Когда опускается ночь

«Должна сказать, эта старая дама горда, словно Люцифер, — говорит она, — а поскольку в наши дни, при умеренном республиканском правительстве, она смогла спокойно вернуться во Францию, думаю, она может безнаказанно потакать своим устарелым представлениям. Она наша постоянная покупательница, мы ее ценим, поэтому отец предпочел с ней не спорить, однако не стоит доверять этот заказ нашим наемным вышивальщицам. Конечно, у нас сейчас не царство Террора, но все же осторожность никогда не повредит».

«Не повредит, — отвечаю. — А как фамилия этой бывшей эмигрантки?»

«Данвиль, — отвечает гражданка Клерфэ. — Она собирается надеть этот красивый шарф на свадьбу сына».

«На свадьбу?!» — Меня будто громом поразило.

«Да, — говорит она. — А что в этом удивительного? Ее сын, бедняжка, заслуживает семейного счастья на этот раз, с какой стороны ни взгляни. Он вдовец, его первая жена погибла на гильотине во времена Террора».

«А на ком он женится?» — спрашиваю я, еще не придя в себя.

«На дочери генерала Бертелена, он по рождению тоже из дворян, как и старая дама, но по убеждениям добрый республиканец — добрее некуда: старый солдат, который редко бывает трезвым, громко ругается, носит пышные усы, посмеивается над предками и утверждает, что все мы произошли от Адама, первого в мире настоящего санкюлота»[38].

Гражданка Клерфэ сплетничала подобным образом на протяжении всего обеда, но больше ничего важного не сообщила. Я же со своими привычками полицейского назавтра же решил кое-что разузнать. И вот краткий итог моих открытий: мать Данвиля остановилась в Шалоне у сестры и дочери генерала Бертелена, а сам Данвиль ожидается со дня на день, поскольку ему предстоит сопровождать всех трех в Париж, где в доме генерала будет подписан брачный контракт. Когда я узнал об этом и понял, что сейчас жизненно необходимы решительные действия, я безотлагательно отправился в Париж по делам хозяина, о чем уже говорил вам, а по пути остановился здесь. Постойте! Я еще не договорил. Как я ни спешил, опередить свадебный кортеж мне не удалось. По пути сюда дилижанс, на котором я ехал, обогнала карета, мчавшаяся на полной скорости. Заглянуть в нее мне не удалось, но я увидел, кто сидит на козлах, и это был тот старик Дюбуа. Он промчался в облаке пыли, но это был он, я уверен; и тогда я сказал себе то, что теперь повторяю вам: нельзя терять ни минуты!

— И ни минуты не будет потеряно, — твердо ответил Трюден. — Прошло три года, — продолжил он вполголоса, обращаясь скорее к себе, чем к Ломаку, — три года с того дня, когда я вывел сестру за ворота тюрьмы, три года с тех пор, как я от всего сердца сказал себе: «Я наберусь терпения и не стану стремиться к мести. Небеса видят и слышат наши земные страдания, и если человек наносит кому-то обиду, Господь за все воздаст. И когда настанет день возмездия, пусть это будет день Его мести, а не моей». Я сказал это себе от всего сердца и был верен своему слову — и ждал. Этот день настал, и долг, которого он требует от меня, будет исполнен.

Ломак ответил не сразу.

— А ваша сестра… — несмело начал он.

— Только здесь решимость подводит меня, — серьезно проговорил его собеседник. — Если бы было возможно избавить ее от этого последнего испытания, сделать так, чтобы она ничего не знала, а вся тяжесть этой ужасной задачи легла на меня одного…

— Думаю, это возможно, — вмешался Ломак. — Послушайте моего совета. Завтра утром мы вместе отправимся в Париж дилижансом и возьмем вашу сестру с собой — завтра у нас еще будет время, никто не подписывает брачных контрактов на ночь глядя после долгой дороги. Так вот, мы поедем вместе и возьмем с собой вашу сестру. Заботу о ней в Париже и задачу скрыть от нее ваши дела предоставьте мне. Отправляйтесь домой к генералу Бертелену, когда будете точно знать, что Данвиль там (эти сведения мы можем получить через слуг), предстаньте перед ним в самый неожиданный момент, предстаньте перед ним словно оживший мертвец, предстаньте перед ним при всех — комната должна быть полна народу, — а дальше пусть он в панике сам себя разоблачит. Скажите всего три слова, и ваше дело сделано — можете возвращаться к сестре, можете спокойно ехать с ней в старый дом в Руане и куда захотите в тот самый день, когда лишите ее злосчастного мужа возможности прибавить к списку совершенных злодеяний еще одно.

— Не забывайте, мы собираемся в Париж совершенно неожиданно, — заметил Трюден. — Чем это объяснить, не возбудив у сестры подозрений?