Когда оживают Тени

Порой Олаф вспоминал тех, кого оставил в порту Ньювотера, вспоминал людей, разговаривающих без умолку, обожающих сутолоки, шумные компании. И иронично думал о том, что такие болтают потому, что боятся услышать себя. Таким в походы нельзя.

Сам он научился слышать внутренний голос, научился не бояться призрачного шепота. И если не полюбил одиночество, то смирился. Читал, если удавалось достать книги. Спал. Работал. И когда становилось невмоготу, рисовал, переносил образы на дешевую бумагу из водорослей углем и паршивыми красками, выцветающими через неделю.

Но мичман не огорчался. Ведь не учился на художника, и его мазня не стоила как произведение искусства ни шиша. Банально избавлялся от болезненных образов и настроения, эмоций. Криво, косо, как умел. А иногда отпускал фантазию, загадывал, сбудется или нет нарисованное.

Не худший способ самосохранения.

…Сегодня не его вахта. И потому как водится, обретался в своем мелком закутке, почему-то называемом каютой. Бесцельно водил углем по бумаге, с интересом наблюдая, что же выдаст подсознание. Пока получалось нечто вроде кляксы. Или черного зловещего спрута с бездонными провалами глаз.

Не очень жизнерадостно. Сбудется или нет?.. Лучше бы нет.

Лампа над люком мигнула красным, но Олаф сделал вид, что не заметил. Лампа настойчиво мигнула еще дважды, призывая встать и плестись на пост. Не сирена, но отреагировать обязан, как ни крути.

И будто в ответ на мысли снаружи раздался топот и голоса. По корпусу лодки прошла мелкая дрожь, протяжно застонал металл, а ровный гул моторов сменил тон, стал ниже, зашумела вода за переборкой — погружение.

Любопытно. Ведь грузовик днями и неделями не менял горизонта, а маневры расписаны на дни вперед. Олаф знал, когда повернут, когда ускорятся или замедлятся, мог предсказать с точностью до пяти минут.

Что могло произойти? Поломка автоматона? Вскрылся газовый карман на дне? Пузыри иногда роняют лодки на нижние горизонты, и порой с фатальными последствиями. Но в этих водах подобного не случалось.

Уклонение от стаи китов? Или штурман допился-таки до зеленых чертей и решил повеселиться? И где ром достает? Глубина, давление и класс субмарины позволяют пить, но устав строг, а капитан знает потайные места, регулярно обшаривает. Да только рулевой-пройдоха ни разу не попался.

Что гадать-то? Надо разбираться.

Вздохнув, мичман отложил бумагу и уголь, натянул форменную куртку, подхватил обязательный по уставу рюкзак спас-комплекта. Толкнул рукоятку люка и окунулся в промозглую темноту коридора. Постоял немного, позволяя глазам привыкнуть, поежился сырости и направился к носу лодки.

На центральном посту царило необычное оживление. Гидроакустик сосредоточенно колдовал над приборами, вслушиваясь через наушники во нечто вовне. Штурман, что нетипично, сидел у поста рулевого и подкручивал штурвалы управления балластом. Капитан же напряженно переключал каналы внутренней рации, рычал в микрофон:

— Быстрее, Пил! Поднимай задницу и дуй в стыковочный, готовь оборудование!.. Потом доспишь, молот тебе в задницу!.. Шевелись! И ребят возьми, пусть скафы подготовят.

— Ниже на пятьдесят футов, — подал голос гидроакустик, худощавый пожилой мужчина в вязаной шапочке и сопливым носом по имени Киган. — Понемногу, не торопись.

— Скажи, когда доворачивать, — проворчал Бернард, штурман, смахивающий на толстого тюленя с красным от постоянного пьянства шнобелем. — Инерцию учитывай.

Гидроакустик промолчал, сосредоточившись и став одним огромным человекообразным ухом. Но затем сфокусировал взгляд, быстро щелкнул парой тумблеров и резко махнул рукой.

— Тридцать градусов на правый борт и глуши! Держи горизонт!

— Принял!.. — с одышкой рыкнул штурман, принявшись крутить и вертеть одновременно несколько штурвалов.

Палуба качнулась под ногами, моторы взвыли как демоны, а потом умолкли. Лишь громкое шипение да бульканье в трубах под потолком резали тишину. Лампы загорелись ярче, Олаф почувствовал, как корабль выравнивается. Вопросительно посмотрел на капитана и спокойно сказал:

— Гобан, сейчас не моя вахта.

— Знаю, молот тебе в задницу! — ответил капитан, тяжеленный детина с лицом, будто слепленным из камней, в длинном плаще из акульей кожи. Сверкнул глазами из-под тяжелых наплывов век и поиграл желваками. — Но ты лучше Далея.

— Двойной оклад.

— Молот тебе… ладно!

— Хорошо. Что случилось?

— Корабль! — возбужденно бросил через плечо штурман. — Корабль, мичман!

— Потрясающе, — скучающе ответил Олаф. — В море иногда встречаются корабли. Фарватер-то оживленный. И что?..

— Ты не сечешь, — вновь подал голос капитан. — Полчаса назад гидроакустик засек эхолотом субмарину на границе горизонта, там никто не ходит кроме болгов. Послушал и обнаружил, что шума винтов нет, и звуки слишком характерные для затопления. На вызов никто не ответил, аварийного сигнала нет. Я хочу, чтобы ты засветил судно. Надо определить тип и где шлюз.

— Чуть понятнее, — кивнул мичман и задумчиво поскреб затылок.

— Что-то смущает?