Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Посещение Стены придало вдохновения его речи в пресс-клубе. Делясь своим ощущением эпической новизны происходящего, Бейкер сказал, обращаясь к аудитории, что западному миру нужна ни много ни мало, а новая «архитектура для новой эры». Ее, сказал он, предстоит соорудить вокруг «нового атлантизма», в котором «безопасность Америки останется связанной с европейской безопасностью» и «новой Европой, распространяющейся дальше на Восток», поскольку разделение уже преодолено. НАТО предстоит преобразоваться из «военной организации» в «политический альянс». Не касаясь судьбы Варшавского пакта, Бейкер дал понять, что НАТО и Европейское сообщество будут скрепами этой новой Европы. Более того, он настаивал, что каким бы ни станет новое Германское государство, оно останется причастным к обеим этим организациям[583].

Администрация Буша, таким образом, стала первым правительством, предложившим сохранить привязку объединенной Германии к западным институтам. Увековечивая НАТО, президент также обеспечивал дальнейшее военное присутствие Америки в Европе. И поскольку ЕС-12 собирался превратиться в Европейский союз, Вашингтон стремился укрепить связи с организацией, которую он рассматривал как будущее ядро новой Европы. ЕС помог бы закрепить объединенную Германию в Западном лагере. Американские наблюдатели также предсказывали, что это послужит мощным «магнитом», притягивающим Восточную Европу к «свободному миру». В отличие от НАТО ЕС не находился под эгидой США и потенциально являлся экономическим соперником Соединенных Штатов, поэтому Вашингтон надеялся, что его поддержка дальнейшей интеграции позволит ему упрочить свои позиции в этой организации[584].

Речь Бейкера в Берлине, по словам «Нью-Йорк таймс», содержала «наиболее полный и подробный набор идей, возникший в администрации Буша в ответ на потрясения, меняющие политический ландшафт Европы»[585]. Фактически выступление стало примером роли, которую Бейкер часто играл в формировании внешней политики США. Он был тем, кто концептуализировал бегло высказанные идеи президента, особенно о будущем после окончания холодной войны. И он мог это сделать, потому что, будучи давним другом Буша, он хорошо понимал президента и пользовался его доверием.

Впрочем, впечатление от того, что Бейкер сказал тем утром, было перекрыто – по меньшей мере в краткосрочном плане – тем, что он делал днем. Потому что заголовки газет оповещали о его спонтанной (договоренность об этом была достигнута лишь предыдущей ночью) встрече с премьер-министром Восточной Германии Хансом Модровым и несколькими оппозиционными политиками. Так получилось, что встреча прошла в Потсдаме – неподалеку от того места, где в 1945-м состоялась встреча Черчилля, Сталина и Трумэна, на которой обсуждались завершение войны в Европе и план послевоенной оккупации Германии. Кстати, сам Бейкер писал о Потсдамской конференции в своей диссертации, которую защитил в Принстоне в 1952 г.[586]

После завершения выступления в пресс-клубе Бейкера на «мерседесе» повезли к Бранденбургским воротам, и это стало первым (и последним) визитом госсекретаря США в Германскую Демократическую Республику. «Поездка в Потсдам оказалась моей самой сюрреалистичной поездкой в качестве госсекретаря», – вспоминал Бейкер. «В сгущавшихся сумерках мы пересекли юго-восточную часть Берлина и подъехали к Глиникскому мосту, представлявшему собой проржавевшую стальную конструкцию – к «знаменитому месту обмена шпионами». После проезда по мосту западногерманская полиция прямо в стиле Ле Карре, что «очень напоминало гусеницу, сбрасывающую свой кокон», передала нас своим восточногерманским коллегам. Проезд с Запада на Восток, заметил один из сотрудников Бейкера, была словно «путешествие из мира цвета в черно-белый мир»[587].

Еще хуже все оказалось по приезде в Потсдам. Здесь поблекшее величие Пруссии XVIII в. лишь угадывалось сквозь помпезный бетонный модернизм ГДР. По мере того как они приближались к потсдамскому «Интеротелю», «все вокруг серело: одежда, здания, люди, настроение. Дороги были пустынными, если не считать нескольких крошечных «трабантов» с едва различимыми огнями фар, словно тараканы сновавших по улицам, как по темному, грязному кухонному полу». Бейкеру никогда не нравился Западный Берлин – этот «далеко не самый многоцветный из городов», как он вежливо это называл – но в сравнении с монохромным Потсдамом «он выглядел как Таймс-сквер или площадь Пикадилли»[588].