Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

На совместной пресс-конференции Миттеран публично высказался в отношении Германии. «Я часто проводил это сравнение, в том числе с президентом Бушем: если лошади в упряжке не будут двигаться с одинаковой скоростью, произойдет несчастный случай. И мы должны решать немецкую проблему в частности, и проблему Восточной Европы в темпе, который должен быть гармоничным, должен соответствовать темпу европейского строительства[597]. Фраза Миттерана о «лошадях в упряжке» была довольно двусмысленной. Она могла относиться и к ЕС в целом или только к Четырем державам. Но что бы ни имел в виду изощренный французский президент, он явно поддерживал американскую политику в то время, когда язвительная подозрительность Тэтчер по отношению к немцам оттесняла Британию на второй план. Она была особым партнером Рейгана по отношениям с СССР, но по вопросам Европы и Германии Буш видел бóльшую ценность в тесных отношениях с Миттераном, а также с Колем.

В конце 1989 г. действия Буша и Бейкера все еще основывались на предположении, что Восточная Германия остается жизнеспособным государством, по крайней мере, на ближайшее будущее, и что перемены могут осуществляться сверху и постепенно союзными державами совместно с Колем. Даже если бы Тэтчер проявила непокорность, общего консенсуса, которого президент достиг с Горбачевым и Миттераном, было бы достаточно, чтобы принудить ее. Буш видел роль Америки в качестве ведущего партнера в том, что он позже назвал «осторожным танцем». В частности, он стремился избегать наступать на пятки Горбачеву. «Я знал, – писал он, – что если мы увидим прогресс в воссоединении, то нашей задачей будет работать с Москвой на равных в этом вопросе, чтобы показать Горбачеву, что мы, без сомнения, понимаем огромные проблемы, которые объединенная Германия может создать для Советского Союза»[598].

Хотя Буш еще не знал об этом, Горбачев постепенно начинал приходить в себя. 4 декабря 1989 г. – в тот же день, когда Буш обратился к своим союзникам по НАТО в Брюсселе, – Горбачев изложил свое мнение о саммите на Мальте лидерам стран Варшавского договора в Москве. Повторяя свой рефрен на саммите о взаимном сближении, он заявил, что Буш согласился с тем, что оба альянса должны служить основой стабильности и безопасности в Европе. Он также осудил вторжение 1968 г. в Чехословакию. А по немецкому вопросу он сказал следующее: Буш признал, что Британия и Франция разделяют советские опасения по поводу объединения Германии[599]. Более того, в связи с растущими националистическими волнениями в Грузии, Азербайджане и странах Балтии советский лидер стал подвергаться растущему давлению внутри страны за неспособность объединить блок, и это помогает объяснить его вспышки в адрес Геншера 5-го числа. Через четыре дня после этого, на заседании Центрального комитета КПСС несколько участников подвергли его критике за проведение внешней политики, не советуясь с партией. Горбачев даже потерял самообладание и пригрозил уйти в отставку. Потребовалось время, чтобы успокоить собрание, и в сложившихся обстоятельствах он решил не упоминать саммит на Мальте. Было ясно, что Горбачев не мог превратить успех за рубежом в поддержку внутри страны. Прекращение холодной войны, столь популярное на Западе, вызывало растущее негодование в самой Москве[600].

Его основная проблема заключалась в том, что он слабо контролировал события, особенно в Германии. К Новому году стало очевидно, что дни ГДР сочтены: экономика находилась в состоянии свободного падения, государство потеряло жизнеспособность, а Коль ускоренно вел дело к полному слиянию.

К тому моменту канцлер пересмотрел свою оценку вероятных сроков объединения, рассудив, что это может занять менее пяти лет или вообще всего два или три[601]. Его оптимизм основывался на новой уверенности в том, что Миттеран полностью согласен с этим. Вспышки беспокойства Коля в декабре по поводу поездок французского лидера в Киев и Восточный Берлин – не был ли франко-германский тандем секретно скомпрометирован какой-то зловещей франко-советской Антантой? – были рассеяны проведенным вместе днем 4 января на вилле Миттерана в Лаче, недалеко от Биаррица на побережье Атлантического океана. Прогулки по пляжу и разговоры помогли разрядить обстановку и, по мнению Коля, окончательно убедили Миттерана в том, что канцлер действительно серьезно относится к неразрывности Германии и Европы[602].