Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

И все же президент не собирался брать на себя роль глобального миротворца и тем более глобального принудителя к миру. «Мы должны рассмотреть возможность применения военной силы только в тех ситуациях, когда этого требуют ставки, когда она может быть эффективной, а ее применение ограничено по масштабам и времени», – подтвердил он в своей речи в Техасском университете A &M. «Доктрина Пауэлла» о победоносных миссиях и просчитываемых рисках оставалась основополагающей для его политики национальной безопасности. И он добавил еще одно уточнение: «стремясь спасти жизни, мы всегда должны помнить о жизнях, которые нам, возможно, придется подвергнуть риску»[1648]. Ни один американский лидер, переживший войну во Вьетнаме, не мог игнорировать внутренние издержки войн за рубежом. И уж точно не тот, кто ведет президентскую избирательную кампанию. Война в Кувейте в феврале была, грубо говоря, промежуточной операцией; в то время как распад Югославии в 1991–1992 гг. произошел, когда предвыборная кампания разгоралась и становилась неприятной для Буша; в то время как интервенция ЮНИТАФ в Сомали произошла после его поражения на выборах, когда президенту политически нечего было терять.

Оправившись от шока поражения и причитая о том, что «все звонки следует передавать Клинтону» и что у него нет никаких реальных обязанностей, кроме как «выгуливать собак», Буш воспрял в том, что помощники президента сочли попыткой «создать наследие для его президентства»[1649]. Возможно, на личном уровне Буш увидел в тщательно выверенной, краткосрочной операция на Африканском Роге способ покинуть свой пост, оставаясь на высоком уровне, а не уходить с хныканьем, – каковой, как многие считали, была судьба Джимми Картера в январе 1980 г., который не смог добиться освобождения американских заложников в Иране.

Поэтому сроки проведения операций в Кувейте, Югославии и Сомали имели важное значение. Однако сами случаи также были разными. В то время как ирако-кувейтский кризис был примером межгосударственной агрессии, кризисы в Югославии и Сомали рассматривались – по крайней мере на начальном этапе – как чисто внутренние дела. Первое выросло из насильственного распада государства; второе – из голода, вызванного анархией. Во время сепаратистских войн на Балканах администрация Буша с самого начала решила оставаться в стороне – не только потому, что американские военные рассматривали регион как трясину, но и потому, что существовали региональные державы и институты, которые, как он ожидал, будут поддерживать мир и порядок: ЕС, СБСЕ и ЗЕС, а также ООН.

Кроме того, у американцев было мало желания задействовать НАТО на Балканах, поскольку Североатлантический альянс – как единственный военно-политический институт, объединяющий вооруженные силы половины Европы и предоставляющий Соединенным Штатам и их союзникам уникальную возможность влиять на политику друг друга, – находился в процессе адаптации к новым условиям мира после падения Стены. Исторические причины создания НАТО заключались в том, чтобы застраховаться от любой российской угрозы, одновременно охватывая Германию и создавая прочные трансатлантические связи между США и Европой. Это обоснование теперь было перенесено в эпоху после окончания холодной войны. Кроме того, НАТО испытывало давление со стороны Москвы с требованием пересмотреть отношения, а со стороны новых демократий в Восточной Европе – открыть свои двери, что привело бы к расширению его территории. Поэтому Североатлантическому альянсу пришлось задуматься о своей будущей идентичности:

должен ли он стать более крупным коллективным «оборонным сообществом» или, возможно, более сосредоточенным на «коллективной безопасности»? Но по мере того, как Балканы были охвачены пламенем, возникла также настоятельная необходимость пересмотреть миссию НАТО, если она хотела оставаться на переднем крае перемен в Европе. Постепенно в 1992 г. усилилось давление на Америку Буша как на главную «силу, отдающую приказы» НАТО вести военные действия «вне зоны действия», рассматривать миротворческие операции и операции по принуждению к миру и даже проводить гуманитарные интервенции. Тем не менее ни Буш, ни американская общественность, озабоченные внутренними проблемами, не стремились приступить к военной интервенции под руководством США в Югославии, и военное руководство не могло определить какие-либо четкие цели для американских войск или понять, а с какими сторонами в балканской неразберихе они будут сражаться. Буш – как и Бейкер, Чейни и Пауэлл – был убежденным сторонником четких целей войны, проведения коротких операций и сведения потерь к минимуму. В результате, когда в 1992 г. речь зашла о НАТО и взрывоопасной балканской пороховой бочке, он придерживался благоразумного прагматизма, решив остаться в стороне. Действительно, он расценил страстную риторику Клинтона о беженцах, правах человека и ограниченном применении силы в Боснии в значительной степени как предвыборную агитацию[1650].