Когда плачут драконы

Подробности Ану не особенно интересовали. Зато волновала неожиданная озабоченность состоянием Хедина. Какое ей было до него дело? Они в последние годы и не общались особо, а если и случались такие оказии, то заканчивались они на привычный лад: издевками на грани оскорблений и словно бы захлопнутой дверью в воздвигнутой между ними стене. Чем взрослее Ана становилась, тем сильнее она ощущала эту стену. Если раньше Ане казалось, что Хедину просто нравилось ее дразнить, то теперь она словно видела, как он — камень за камнем — укреплял преграду, будто защиту в ней какую-то чувствовал. Да только что ему было от Аны защищаться? Какой вред она могла ему причинить? Пусть на язык остра — но и он никогда в долгу не оставался. И все же близко не подпускал. Ана, правда, лишь раз пыталась нормально с ним поговорить, сочувствие проявила, так он взбеленился, словно она ядовитую змею ему под одеяло сунула. Больше Ана не рисковала. Энда с ним: может, он жалел, что именно ее тогда кинулся спасать, а не брата родного. Или ненавидел за то, что она оказалась свидетельницей его слабости: совсем не по стати настоящему воину. Или еще какие глупости про нее сочинил…

Или ему просто не было до нее дела. Она девчонка совсем, еще и пятнадцати нет. А Хедину почти восемнадцать: девицы вокруг него коршунами кружат в надежде ухватить лакомый кусочек. Еще бы: статный, сноровистый, отец — градоначальник, да и сам в командиры дружинников метит — как такое сокровище упустить? А будет с недорослью общаться — и засмеять могут. Кому потом докажешь, что она просто сестра его лучшего друга?

Ана тряхнула волосами. Что за глупости лезли в голову? Какое ей вообще дело до придури Хедина и его к ней отношения? Она-то его в потенциальных кавалерах точно не видела. Ее от подобного зазнайства тошнило. Добро бы сам к своей славе руку приложил, но нет же, всем Создатели одарили. Ни на внешние данные не поскупились, ни на родительское благоволение. А этот знай себе пользуется!

— Зачем только он вообще к ребятам сунулся? — рассердив сама себя, недружелюбно поинтересовалась Ана. — Без него и проблем бы никаких не было! А с таким эгоистом…

Кайя качнула головой, прерывая ее.

— Ты правда не понимаешь, Ана? — негромко спросила она, но как-то так, что продолжать Ане расхотелось. Что бы она ни говорила о характере Хедина, а точно знала, сколь трудно ему было смириться с невозможностью помогать товарищу. Довелось как-то увидеть бесплодные Хедина попытки преодолеть страх высоты.

Сжатые зубы, отчаянное упрямство в глазах — и снова, и снова неудача. Ничего в жизни Ана не желала так, как чтобы очередная его попытка увенчалась успехом. Даже когда Вилхе учил Эдрика стрелять, а тот стирал до крови пальцы тетивой и все равно не мог попасть в «яблочко», Ана не переживала за него так болезненно, как за Хедина. Видела, чего ему стоил его страх. И не могла не испытывать уважения к подобной силе воли.

— От тебя ничего не скроешь, — пробормотала Ана. Кайя повела плечами.

— Просто я знаю, как ты любишь брата, — словно в объяснение ответила она, и Ане понадобилось немало сообразительности, чтобы увязать поступок Хедина и желания Вилхе. Но и она решила не оставаться в долгу.

— Я тоже знаю, как ты его любишь, — улыбнулась она и, довольная своей шуткой, оставила подругу. Она выяснила все, что хотела, вот только одно беспокойство теперь сменилось другим. В том, что Вилхе справится с самоедством и продолжит столь нужное дело по спасению драконышей, она не сомневалась. Но переживаний за него это отнюдь не умаляло. Ана понимала, как не хватает брату в таких вылазках лучшего друга: сама недавно была на его месте, потеряв Эдрика. Так, может быть, пришла пора перестать отыгрывать равнодушие? Они столько лет жили, как кошка с собакой, что это уже вошло в привычку. Вилхе изо всех сил старался быть идеальным старшим братом, но тем самым только выводил из себя Ану, которой гордость не позволяла принимать его превосходство. И лишь недавно она начала понимать, сколь была не права. Не имел Вилхе желания обидеть ее своей опекой, просто именно так он понимал любовь. Как отец. А Ана, как мать, злилась…