— Постой, — говорю я, немного отталкиваясь от нее. — Как ты запомнила, во что была одета, когда я впервые тебя увидел?
Она склоняет голову, а затем смотрит мне в глаза.
— Это был первый раз, когда я увидела тебя. Я была одета в белый топ и юбку. Ты был одет в серую футболку «Кардиналс» и темные джинсы. Я покупала апельсиновый сок. Ты держал в руках пакет молока. И ты остановился. Ты буквально остановился и посмотрел на меня. А я улыбнулась тебе. И ты не улыбнулся в ответ.
Я издал смешок.
— Что?
— Ты не улыбнулся в ответ, — повторила она.
— Нет, это не про меня. Я бы улыбнулся тебе.
— Ты этого не сделал.
— Это бред, — говорю я.
— Я серьезно. Ты просто смотрел на меня пару секунд, а затем перевел взгляд на свой пакет молока, словно читал его состав или что-то еще.
Я размашисто шлепаю себя по глазам и лбу, а затем ударяю кулаком в область сердца.
— Состав? Вау! И после этого ты позволила мне танцевать с тобой?
Она смеется.
— Тебе повезло, потому что это была моя первая неделя здесь, и на тот момент я думала, что это обычное приветствие здесь. Словно никто не мог решить: нужно ли со мной подружиться или сбежать от меня.
Я притягиваю ее еще ближе и касаюсь губами ее шеи.
— Нет, милая, нас просто пугают прекрасные создания, вот и все.
Чувствую, что она смеется, но просто продолжаю целовать ее шею.
— Я выделялась?
— Что? — спросил я.
— Впервые оказавшись здесь, я выглядела как-то необычно или что-то еще?
— Сладкая, — говорю я, на этот раз глядя ей в глаза, — все, кто не отсюда, выделяются.
Она опускает взгляд, и ее голос немного срывается.
— Нет, серьезно, — говорю я, возвращая ее внимание. — Ты, скорее всего, выделяешься везде.
— Что это значит? — она смотрит на меня так, словно не решается спросить.
— Это значит, что независимо от того, где ты находишься, во что одета и кто с тобой рядом, люди обратят на тебя внимание. Вокруг тебя словно… пузырь.
— Что?
— Да, — говорю я. — Не могу этого объяснить. Просто, когда ты улыбаешься мне, я словно становлюсь намного ближе к тебе — словно попадаю внутрь пузыря — и тогда все в мире становится правильным. И я точно не могу быть единственным, кто думает так же.
— Рэм, — ворчит она с улыбкой, — ты, наверное, единственный человек в этом мире, считающий, что я живу в пузыре.
— Нет, — говорю я, качая головой. — Я не могу быть единственным. Но если благодаря какому-то разладу в мыслях ты считаешь себя правой, тогда я — самый удачливый человек в мире, потому что вижу сокровище, которое не видит никто.
Она прижимается ко мне и нежно целует в щеку.