Губы Фридландер-Бея сжались в тонкую полоску, и я сразу заткнулся, сообразив, что совершенно случайно попал в точку.
— Значит, я прав, да? — сказал я тихо. — В действительности тебя совершенно не беспокоило, что здесь происходит. Ты играл за обе стороны, а не стоял в середине, потому что ее не существовало. Был только ты, поганый живой скелет. Да в тебе вообще нет ничего человеческого! Ты не способен любить, ненавидеть, жалеть. Несмотря на твои молитвы и поклоны, ты пуст, как глиняный истукан. В горсти песка больше чувств, чем в тебе!
Самое странное, что Булыжники никак не мешали мне — не оттащили от стола, не превратили лицо в кровавое месиво. Они застыли как вкопанные. Очевидно, Папа знаком приказал им не прерывать мои излияния. Я сделал еще один шаг, и уголки губ Папы чуть приподнялись. Трогательная гримаса-улыбка на морщинистом, иссохшем лице старца-патриарха. Я застыл на месте, словно натолкнулся на невидимую стену.
Он неторопливо вытащил из ящика стола какое-то серое пластиковое устройство, свободно уместившееся на ладони.
— Ты знаешь, что здесь, сын мой?
— Нет.
— Часть тебя. — Он нажал на кнопку, и ужас, превративший меня в дикого зверя, заставивший разорвать в клочья Хассана и Оккинга, вновь, словно раскаленная лава, затопил мозг…
Я очнулся, лежа на ковре у ног Папы, свернувшись в клубок.
— Прошло только пятнадцать секунд, — кротко отметил он.
Сжав зубы, я окинул его взглядом. — Так ты хочешь заставить меня слушаться?
Папа опять продемонстрировал свою гримасу-улыбку. — Нет, сын мой. Возьми. — Он бросил мне пульт, и я поймал его на лету. — Мне нужны любовь и доверие, а не страх.
Я сунул коробочку в карман. Папа кивнул. — Да будет так, — снова сказал он. Вот и все. Я превратился в легавого. Говорящие Булыжники молча надвинулись на меня. Чтобы не задохнуться в их каменных объятиях, пришлось отступить. Так, шаг за шагом, они вытеснили меня из кабинета в приемную, а оттуда в коридор, пока, наконец, я не оказался за дверью дома. Мне даже не дали ничего сказать.
В итоге я, во-первых, стал намного богаче, а во-вторых, превратился в жалкую пародию на полицейского под началом бравого лейтенанта Хаджара. Перед таким финалом бледнели самые жуткие наркотические кошмары, когда-либо рожденные моим рассудком.
Каково главное свойство слухов? Правильно: быстрота распространения. Наверное, новости дошли до каждого жителя квартала еще когда я в счастливом неведении лежал на больничной койке, наслаждаясь общением со своим лучшим другом — соннеином. Хейди в «Серебряной ладони» отказалась меня обслуживать. В «Кафе Солас» Жак, Махмуд и Сайед упорно разглядывали пыльный воздух сантиметрах в десяти над моей головой и спорили о том, сколько чеснока нужно класть в приправу. Я заметил, что к Полу-хаджу по наследству от покойного Хассана перешел его американский мальчишка. Надеюсь, им суждена долгая счастливая жизнь вдвоем…
В конце концов, я отправился к Френчи. Далия положила передо мной салфетку. Она чувствовала себя очень неуютно.
— Как дела?
— В порядке. А ты еще разговариваешь со мной?
— Ну конечно, Марид, мы ведь старые друзья. — Однако она кинула напряженный взгляд в сторону кассы.
Я тоже повернул голову. Хозяин заведения медленно поднялся со своего стула и вразвалку подошел к нам.
— Я не хочу тебя здесь видеть, Одран, — сказал он мрачно.
— Послушай, Френчи, когда я поймал Хана, ты сказал, что в твоем баре с меня не возьмут ни гроша до конца жизни.
— Верно, а потом ты разодрал на куски Хассана и Оккинга. И тот, и другой — дерьмо собачье, но то, что ты устроил… — Он отвернулся и сплюнул.
— Но ведь Шиит убил…
Френчи оборвал меня. Повернувшись к Далии, он свирепо прорычал:
— Еще раз обслужишь этого ублюдка — вылетишь с работы. Ясно?
— Ага. — Она переводила испуганный взгляд с меня на Френчи.
Он посмотрел на меня:
— Теперь вали отсюда.
— Можно мне побеседовать с Ясмин?
— Говори и выметайся. — Он повернулся ко мне спиной и быстро зашагал прочь, словно спешил убраться подальше от какой-то дурно пахнущей мерзости.
Ясмин сидела в кабинке рядом с очередным парнем. Я проигнорировал клиента и подошел к ней.
— Ясмин, — начал я, — мне надо…
— Лучше уходи, Марид, — заявила она ледяным тоном. — Я знаю, что ты сделал. И насчет твоей паршивой новой работы тоже. Ты продался Папе. Поступи так другой, я бы ни капельки не удивилась, но ты, Марид… Сначала я не поверила. Но ведь люди не выдумывают? Гнусности, которые про тебя рассказывают — правда?
— Меня заставила училка, Ясмин! Ты не представляешь, что она со мной сотворила! В конце концов, ты ведь сама хотела, чтобы я вставил розетки…
— А легавым ты тоже стал из-за нее?
— Ясмин…