Когда погаснут звезды

Женщина лежала с открытыми глазами. Несколько лет после смерти мужа она училась спать по ночам без видений, слез и частых вставаний к окну, будто там, за полупрозрачным стеклом, среди мерцающих звезд можно было хоть на миг разглядеть знакомые черты. И вот, когда, казалось бы, пришло успокоение и сердцу, и уму, возникла новая напасть – единственное ее дитя, ее мальчик, такой нежный, тонкий, слабый, вдруг нанялся юнгой и не на рыбака или, Бог с ним, торговца, а на военный корабль с тремя палубами пушек, пороховым погребом размером с королевский замок и командой головорезов, от которых дрожали портовые кабаки и видавшие виды притоны.

Бедная страдалица живо представляла себе, как встречает из похода сына, совсем не похожего на того юношу, что захлопнул за собой дверь неделю назад, даже не обернувшись на убитую горем мать. И вот он, уже не ее прежнее дитя, а детище обстоятельств и окружения, входит в питейное заведение, и все вокруг начинает… Заходивший ходуном дом прервал ее тяжелые мысли. Женщина поднялась с постели и шатаясь подошла к окну, нависающая над деревней гора обзавелась ярко-красной кардинальской шапочкой и, «моргнув» пару раз, вдруг вспыхнула и расцвела фейерверком искр, мгновение спустя стекло в раме дрогнуло и ушей женщины достигли раскаты грома, перемежающиеся воем преисподней, что решила исторгнуть из себя излишки накопившегося для термической обработки грешников «масла».

Даже на фоне ночного неба явственно просматривались поднимающиеся вверх клубы черного дыма, покидающего ад через «дьявольскую трубу», а вывалившийся кипящий желтый язык жадно охватывал склоны горы, неестественно быстро подбираясь к зажатому меж двух хребтин поселению. Ничего не понимающие, полусонные жители, выскакивали на улицу и со страхом разглядывали раскрывающийся над ними огненный зонтик. Деревня была обречена. Женщина повернулась к распятию, опустилась на колени и зашептала: «Доля, что желала ему я, убила бы сына моего, но Ты, Господи, мудрый и любящий, забрав в море его, спас от огня. Даруй ему, как мне сейчас, осознание терпения, порождающее веру и вызывающее не осуждение Воли Твоей. В этих одеждах пребывает Птица Счастья, за которой отправился сын мой, а не в окрашенных разными цветами перьях, как чудилось мне. Благодарю Тебя».

Она едва успела наложить на себя крест, как огнедышащий вал смел, стоящий на его пути последний дом, и со злорадным шипением тысяч и тысяч рептилий погрузился в океан…

Адам болезненно поморщился, потер лоб ручищей и когда снова взглянул на Синюю Птицу, то изумился произошедшей в ее облике трансформации – оперение потеряло цвет, точнее, приглядевшись, великан понял, что пера на существе не осталось вовсе, перед ним пульсировало некое светящееся пятно, излучавшее определенно ощутимую энергию.

– Одна живая душа, – тут Адам осекся, сообразив, что произошло внизу. – В общем, одна из ипостасей Евы дала мне новую подсказку, только что.

То, что недавно представлялось птицей синего цвета, затрепетало, словно крыльями, языками пламени:

– Любая истина сокрыта за семью печатями, таков закон погружения от Альфы до Омеги. Если перевести молитву той женщины в высший план, то подсказка будет звучать так: только потеряв веру в Отца Адам (человечество) мог покинуть (энергетически) Рай. Создатель даровал, а по сути, пожертвовал Собой, энергию, отменяющую веру (убирающую связь между Отцом и Сыном), то есть Единство Создателя и Творения. Это и есть долг, возврата которого ждет Бог.

– Как просто и прекрасно, – взволнованно прошептал великан.

– Простота восприятия обманчива, – пляшущий огонек снова вернулся к любимому занятию, чертить восьмерки. – Не возвращенный долг – всегда энерго-перекос, в случае с Богом это Конец Света, смена расы, переход. Каждая раса вскрывает свою печать, у тебя – пятая печать, но ты прав – осознание долга, воистину прекрасно.

Я ухожу, все, что надобно было мне, увидено, все, что требовалось тебе, мною сказано, все, что есть Бог, Им будет получено, не рано и не поздно, в свой срок.

Когда погаснут звезды

Джульетта: «Ты будешь любить меня вечно?»

Ромео: «Я буду любить тебя страстно,

Пусть страсти стезя скоротечна,

Но в вечности звезды гаснут».

Вот бы остаться наедине с собой, жаркой июльской ночью, да под звездной, мерцающей россыпью, и облегченно выдохнув, улечься, но не на траву, где полно насекомышей, которые тут же примутся щекотать изнеженное тело, а не менее назойливые цикады оглушат своей трескотней, но погрузиться в облако, вон то, что зависло над рекой и с удивлением разглядывает пухлые бока, наросшие за день, дабы, устроившись с королевским комфортом на сизых перинах, направить взор свой к бесчисленным светилам и, размяв горловые связки, проорать в убаюкивающее пространство один-единственный вопрос: «Что есть любовь истинная?» – и желательно в качестве ответчика получить кого-то знающего и мудрого, да хоть бы и самого Господа Бога.