Когда причиняют добро. Рассказы

В тот день десять лет назад мы ждали и ждали, но Чхве Тону больше не выходил на связь. Когда Наму звонил ему, то в ответ слышал лишь сообщение, что номер не обслуживается. Сайт клиники Чхве Тону по-прежнему не работал. Нигде не сообщалось о смерти старика, ни в одной газете. Я пыталась успокоить Наму, объясняя, что газеты не будут публиковать информацию о смерти человека, которого даже не найти в интернете. Ни у одного из нас не хватило смелости попробовать что-то разузнать другим способом. Мы не решались снова поехать к тому зданию. «Да даже если приедем туда, что и у кого мы будем спрашивать?» — вздыхала я про себя.

Дети быстро росли, и вскоре мы оказались в еще более бедственном положении. Мы начали понемногу тратить деньги из сумки, оставленной Чхве Тону, и не успели глазом моргнуть, как они закончились. Мы по-прежнему не знали, умер старик или жив до сих пор. С некоторых пор я стала сомневаться, был ли вообще Наму в тот день в комнате на шестом этаже. Мужчины по имени Чхве Тону и так никогда не существовало, но тем не менее он затёр все свои следы.

Дети бегали взад-вперёд по кромке моря. Казалось, взяв в компанию свои тени, они вчетвером играют в пятнашки. Умиротворяющая картина. Я изо всех сил старалась не думать о том, что Наму нет уже довольно давно. Поскольку мысль о том, что он уехал, бросив нас с детьми здесь, не казалась такой уж неправдоподобной, мне необходимо было сохранять спокойствие. Я вернулась к машине. Откинула спинку пассажирского сиденья вниз и растянулась в кресле. Удивительно громко стрекотали кузнечики вокруг. Я медленно закрыла глаза. Уже давно я не оставалась вот так наедине с собой хоть на мгновение. В голове было пусто. Буквально сразу я вновь открыла глаза. Ничего не изменилось. Наму не возвращался, и только кузнечики наполняли тишину вокруг оглушительным стрекотом. По спине пробежал неприятный холодок. Я быстро поднялась с кресла. Вдалеке виднелось море. Я прищурилась. Ребёнок был один. И…

Чуть поодаль бегал второй. Никто из детей не пропал. Оказывается, даже если я ненадолго отвлекусь, мир не рухнет. Наказание снова откладывалось, что успокоило и разочаровало меня. Ведь следом за сокрушительным приговором последуют искупление и прощение. Но надо было жить дальше, и я тяжёлыми шагами направилась обратно к морю.

Вечное лето

Когда-то давно у меня была книжка с картинками, из которой я узнала, что свиньи самые чистоплотные и тонко чувствующие животные в мире. Свиньи никогда не едят то, чего им не хочется, а для туалета выбирают какую-нибудь прохладную ямку. Они знают, что надо прятать отходы жизнедеятельности. Кроме того, свиньи спокойные как никто другой. Если их не провоцировать, сами они не будут никого обижать. В общем, свиней не в чем обвинить. Но наибольшее впечатление на меня произвела та часть в книге, где говорилось, что свиньи очень не любят, когда их не отличают одну от другой. Этот факт врезался мне в память, потому что показался невероятно красивым и печальным.

* * *

Когда мне было двенадцать, мы жили в Токио. Родители купили домик в пригороде. Это был ничем не примечательный дом с двумя маленькими комнатушками, устеленными татами, и кухней, игравшей по совместительству роль гостиной. Поскольку дом был невероятно крошечным по сравнению с кондоминиумом, в котором мы жили в Маниле незадолго до этого, мама каждое утро причитала, словно благородная особа, очутившаяся в свинарнике. На самом деле мама не была благородных кровей. Просто она привыкла, что, следуя по миру за своим мужем — руководителем экспортного отдела в торговой корпорации, — она может рассчитывать не только на его зарплату, но и на компенсацию жилищных и бытовых расходов. Когда же её муж стал работать в головном офисе в Токио, ей в некотором роде пришлось пойти на уступки. Но было и то, в чём мама была бескомпромиссна — международная школа для дочери. Иногда я задавалась вопросом: отправив дочь учиться в токийскую международную школу, стоимость обучения в которой равнялась примерно половине дохода семьи, о какой жизни для своего ребёнка мечтали родители? Возможно, они хотели, чтобы я выросла не кореянкой и не японкой, а, скажем, чем-то вроде космополита. Как бы то ни было, первое слово, которое я выучила в школе, было «бута». По-японски это значит «свинья». В любой стране в любой международной школе дети обзываются на языке той страны, в которой находятся. И чаще всего в этой школе я слышала «бута».