Родители познакомились, когда папа был в командировке в Сеуле. Мама в то время ещё ни разу не выезжала за пределы Кореи. Папа был японцем. По-корейски он знал слов тридцать. А мама могла сказать от силы три фразы по-японски: «саёнара», «мосимоси» и «аи ситерю», значившие, соответственно, «до свиданья», «алло» и «я тебя люблю». Мама рассказывала, что в старшей школе зачем-то выучила фразу «я тебя люблю» на десяти языках. Сначала на свиданиях они с папой общались на ломаном английском. Удивительным образом это никак не мешало взаимопониманию. Я бы сказала, что это судьба! Но мама вспоминала об этом спокойно: «Это была иллюзия. Что-то подобное испытывают все влюблённые пары. А по правде-то говоря, много ли значения словам придают горящие страстью парень и девушка». Я представила, чему же горящие страстью парень и девушка придают много значения, и покраснела. Кажется, мама порой совершенно забывала, что я всего лишь тринадцатилетний подросток. Так случилось, потому что я была единственным человеком, с которым мама могла поговорить с глазу на глаз на родном языке и наконец выговориться. С самого рождения мама старательно обучала меня корейскому. Но это вовсе не было связано с глубокой преданностью родине и родному языку — она всего лишь страстно желала, чтобы рядом был человек, в совершенстве понимающий её речь, слушатель, с которым она могла бы поделиться чем угодно на родном языке. Иногда я задавалась вопросом: волнует ли маму груз на моей душе так же, как грузность моего тела.
В ожидании нового назначения отца мама часто рассказывала об их жизни в Эдинбурге сразу после свадьбы. Чаще всего она говорила, что то время было прекрасно, поскольку они были свободны. Я не уточняла, что значит, что они были свободны. Боялась, что мама не раздумывая выпалит: «Это значит, что не было тебя». И тогда мне следовало бы согласиться, мол, действительно, пока нет детей — это самое свободное время. «Мы думали, что так будет всегда. Мы были счастливы. Ах, как мы любили друг друга!» — вспоминала мама. Я прошу прощения, но мне было совсем не интересно, как горячо родители любили друг друга в молодости и что помогло им преодолеть национальные и языковые барьеры и сблизиться. Сейчас их жизнь не имела ничего общего с прошлой страстью и была похожа на бутылку выдохшейся газировки, которую забыли закрыть, отпив всего пару глотков.
— Стало известно, куда меня отправят, — сообщил как-то папа, вернувшись вечером с работы. С некоторых пор он стал говорить дома только на японском языке. Мне было всё равно, на каком языке говорить. А он, возможно, упивался патриотической гордостью, когда видел, что жена на родном языке может говорить только с дочерью. Раньше между собой родители разговаривали в пяти процентах случаев на корейском, в двадцати — на японском, в двадцати пяти — на английском. Всё остальное время за них говорило молчание: обыденное, многозначительное, умиротворённое, скучное, неестественное. Мы должны были ехать в К. Как будто я даже слышала это название когда-то. Я попробовала отыскать К. на глобусе. Это оказался город-государство в южной части Тихого океана. Зимой и летом температура практически одинаковая. Жители этой страны в большинстве своём никогда не видели настоящего снега. Мизерная оплата труда. Про общественный порядок и безопасность не было сказано ничего. Это вся информация, которую я смогла найти в интернете.
— А на другое место поменять нельзя? — спросила мама.
— Нельзя, — ответил отец, — но если хотите, можете просто остаться здесь.
Мама быстро рассталась со своими надеждами. Через несколько дней она нашла для себя едва ли не единственное достоинство К.: там точно нет корейцев и японцев. Мне оставалось только кивнуть в знак согласия.
Папа первым отправился в К. Мы с мамой должны были присоединиться к нему через пару недель, когда в международной школе начнутся каникулы. Родители хотели, чтобы я закончила семестр в школе. Я уже в третий раз меняла школу. К этому я относилась смиренно. Не о чем было жалеть, нечему радоваться. То, что я уйду из школы в одной стороне света, означало, что вскоре я пойду в школу в другой стороне. А школы везде были одинаковые. Естественно, в любой школе в любой стране есть задиристые или зловредные дети. Часть парней будет называть меня «свиньёй», «хряком», «боровом» и всё в таком духе и относиться ко мне как к свинье забавной. Остальные парни и большая часть девчонок будут полностью меня игнорировать и относиться ко мне как к свинье отвратительной. Меньшая часть девочек будут сравнительно приветливы и относиться ко мне как к свинье несчастной. В первый день в новой школе Ватанаби Ли узнает, как звучит «свинья» на языке К.