Когда приходит Андж

Вскоре глаза Анжелы заблестели, Стаканский, чувствуя в груди ободряющее винное тепло, заговорил об искусстве, о Ван-Гоге, о собственном Божьем даре… Анжела небрежно глянула на часы.

– Гавно это все… – вздохнула она, и Стаканский вдруг ошарашенно подумал: да знает она – и о бабуле, и о Майе, мальчиках, более того – Майя она и есть…

– Давно это все… – томно вздохнула Анжела, – Известно… Ты бы сварил мне что-нибудь новенькое, крепкое…

Стаканский осмелел, встал, прошелся с бокалом по кухне, прицелился на ее гладкую, удивительно выгнутую спину и, зажмурясь, опустил руку ей на плечо. Анжела вскочила.

– В чем дело? – «в» она произнесла как «ф», запахло чем-то уголовным… Стаканский, решив, что отступать поздно, неловко сгреб девушку в охапку и стал целовать, Анжела отпрянула и залепила ему крепкую пощечину.

– Идиот. Я вовсе не это имела… Дай-ка мне одеться.

Он двинулся за ней по коридору, тускло мыча. В этот миг раздался бодрый хруст ключей, и в дверь ввалился отец – весь мокрый, пахнущий весной. Анжела, почему-то испугавшись, пробежала обратно на кухню. Стаканский был благодарен такому сплетению событий.

– Вина бухнешь?

– Отнюдь, – сказал отец, потирая ладонями.

Анжела сидела, скрестив руки на груди и нервно болтала ногой. Она все еще переживала внезапный натиск мужчины.

– Вот познакомься, это…

– Клава, – быстро сказала она. Стаканский улыбчиво кивнул, делая вид, что рад такой остроумной шутке.

– Боря, – сказал отец, оценивающе осматривая бутылку на столе.

Стаканский налил, и все трое выпили. Отец взял с тарелки самый большой бутерброд и откусил сразу половину.

– Ужас хочется есть, – пояснил он с полным ртом.

– Я тоже ужас как люблю поесть, – сказала Анжела, схватила бутерброд и куснула, испустив звериное рычание.

– Девушкам это полезно, весьма… – отец понимающе закивал ей, вдруг улыбка застыла на его лице, глаза стали медленно вылезать из орбит.

– Что вы! – оживляясь, продолжала Анжела. – Я, бывает, съедаю целые горы бутербродов, такой на меня нападает жор, свиняк, я не могу остановиться, на пузе можно играть, как на церковном барабане… Что с вами? Эй!

Отец медленно кренился на бок, превращаясь в какого-то пучеглазого рыбного человека, изо рта повалили пережеванные куски хлеба и колбасы, Стаканский кинулся к нему, но тут надломилась, словно была подпилена, ножка табуретки, и оба рухнули на пол.

– Боже! – Анжела хлопнула себя по щеке, будто убивая комара.

9

«Скорая помощь» прибыла минут через сорок, Стаканский трижды звонил, и развратный старческий голос безразлично отвечал: «Едуть», Анжела, вся в слезах, обтирала лицо отца мокрыми полотенцами, санитар споткнулся в дверях, он был вдребезги пьян, другой держался лучше, но от него густо несло перегаром, молоденькая докторисса виляла ягодицами, откровенно смотрела на Стаканского, говоря глазами: я лучше, чем эта твоя, и будь сейчас другие обстоятельства… Вдруг все исчезло, словно кончился фильм – отца увезли, и они остались вдвоем, на той же кухне, вернувшись к остывшему кофе.

– Метро уже выключили, – сказал Стаканский.

– Дай мне бабок на тачку.

– Понимаешь, у меня, к сожаленью… – он врал, конечно.

– Придется остаться, – вздохнула Анжела. – Есть чистое полотенце?

Он дал ей махровое, огромное, Анжела закуталась, как в сари и, морщась от боли, расчесала перед зеркалом волосы.

– Шо ты на меня так смотришь? Я сейчас лягу.

– Со мной?

– Ага. Именно сегодня, кретин, – она томно потянулась, показав небритые подмышки. – Я, между прочим, не говорю тебе ни «да» ни «нет». Но не вздумай доставать меня сейчас.