Когда разливается Акселян

Сегодня они позвали на утренний чай Тимера Янсарова и Фатиму с мужем. Старики были очень довольны, что гости не заставили долго ждать. А Сакай Султанов, с которым Гариф служил в солдатах, никогда к ним не заходил.

Гариф пошутил, что вот Фатима с Кадиром ходят парой, а Тимер все один:

— Видать, ты, браток, совсем не похож на своего отца. Тот, несмотря на бедность, был очень гостеприимным человеком. А мы ведь еще не видали твоего свадебного угощения.

— Будет, агай, все будет.

— А ты говорил, что после окончания сева. Что ж, сев закончился. Хочешь дотянуть до осени? Я против…

— А знаете что? — сказала Фатима. — Давайте пошлем сваху к девушке Тимера.

— Хорошо придумано, — сказал Гариф. — Я сам пойду!

— Да уж не беспокойся, Гариф-агай. Кажется, до этого дело не дойдет. Я получил от Нины письмо. В начале июня сама приедет.

— Вот это славно!..

…Фахри не находил себе места. В который раз уж вышел во двор и посмотрел в пустующий загон, где у него обычно стоял рыжий конь. И все-таки он подошел к загону. Вот и место, где скакун рыл копытами землю. Все еще чувствовался здесь запах коня. Запах коня! Фахри весь передернулся. Он как будто обезумел от желания поехать на скачки. Глаза его загорелись огнем радости и… грусти.

Придя в дом, он лег на пол и стал шарить под кроватью. «Боже мой! Уж не топор ли он ищет? — испугалась Хаерниса. — Как бы чего не натворил!»

Но Фахри вытащил из-под кровати сыромятную, нарядную уздечку и заорал на жену:

— Дай мою одежду!

— Зря ты встаешь на дыбы, Фахри! — попыталась урезонить его жена. — Если тебя вдруг выгонят из колхоза…

Она со слезами обняла его и стала ласково отговаривать. Но Фахри не замечал ее слез и ничего не слышал. Он принял сумасбродное решение и весь подчинился своей цели. Он заставил жену достать шапку из выдры, сатиновую рубаху и яловые сапоги, полученные на прежних сабантуях в качестве призов, быстро оделся и, крепко сжимая в руках уздечку, выскочил на улицу.

Часто впустую, по пустякам, сжигает себя человек, а жизнь все продолжает идти своей дорогой. Вон и Акселян, так бурно разлившийся весной, начинает уже входить в свое привычное русло.

Солнце печет. Девушки сажают у реки Муйыллы рассаду и весело поют. Старик Михайло дымит самосадом. Его собака растянулась рядом и виляет хвостом. И она наслаждается теплым весенним солнышком и той жизнью, которая ей отпущена под этим солнышком…

Радовался и Гамир, который лежал на телеге у конюшни. Он без конца тянул одну и ту же песню:

Наши кони сиво-пегие
Тихо по лугу бредут…

Первого мая он получил от колхоза подарок за хорошую работу, впервые в своей жизни услышал «спасибо» при всем честном народе, которое сказал ему Тимер Янсаров. Кроме того не сегодня-завтра он ждал рождения сына. И был уверен, что родится мальчик. Даже имя они с Шарифой придумали — Дамир. Очень хорошее имя. Мальчик не останется безграмотным, как его отец. Сначала закончит сельскую школу, потом поедет учиться в город, куда ездила Бибинур. Большой человек из него выйдет, в такое хорошее время все возможно. Вон солнце зашло за тучи, и стало прохладно. Эх, как хорошо жить на свете! Чувствовать тепло и прохладу, и человеческое добро…

Фахри издалека услышал запах лошадей, конюшни, почуял, будто волк. Ноздри у него раздулись, и он побежал быстрее.

Услышав шаги, Гамир вскочил. Оборвались его сладкие мечты. Он сразу понял, что Фахри пришел с дурными мыслями, понял по его взбешенному взгляду, однако сделал вид, что ничего не заметил.

— А-а-а, это ты, Фахри! Это что у тебя за уздечка? Очень красивая уздечка. Как раз для рыжего коня.

То, что Гамир встретил его спокойно, немного остудило Фахри. И он тоже поуспокоился, сказал буднично:

— Эй, выведи-ка рыжую!

— Так ведь она еще не накормлена, — рассмеялся тихонько Гамир, склонив голову на бок.

Фахри показалось, что Гамир издевается над ним, и снова разошелся:

— Говорят тебе, выведи!

— Вот вечером, когда сменишь меня, выводи какую хочешь лошадь, а сейчас я тут командую, — сказал Гамир и встал на пути у разъяренного борца. — Не дам! И на меня не ори! Иди вон в правление да там и ори, если ты такой смелый.

— Ах ты так?! — Фахри одной рукой отбросил Гамира в сторону и вошел в конюшню. Оседлать рыжего было делом одной минуты. Скакун, почувствовав сильную руку своего прежнего хозяина, резвясь, выехал из конюшни. Гамир успел схватить за повод, но что может сделать пеший против конного?

В колхозе поднялся шум. Побежали в дом Фахри. Хаерниса рыдала, и ничего у нее толком добиться не удалось. Якуб Мурзабаев возроптал было на старика Гарифа, мол, как это он мог допустить такое, но Тимер всю вину взял на себя:

— Старику не говори ни слова, он не виноват. Моя вина. Ошибся я в Фахри по своей молодости да неопытности. А может, еще и вернется, не уедет далеко…

Но Фахри не вернулся. Когда он узнал, что сабантуй в Максютово отменен, уехал, не останавливаясь, в сторону Оренбурга.