Когда разливается Акселян

— А согласится ли твой друг Михайла?

— Это уж ты мне поручи. Завтра же съезжу и переговорю, как раз базарный день.

— Ладно, коли так, попробуй уговорить.

На другой день вечером Гариф вернулся от Михайлы, получив от него согласие. У реки ему встретились люди из бригады Якуба. Кто-то из них пошутил:

— Гариф-агай, что-то не сбываются твои предсказания.

— Это почему же?

— Да ты ведь говорил, что Акселян нынче разольется рано и сильно. А лед, видишь, какой крепкий и не шевелится.

— А ты над старшими не смейся, браток, а то рот перекосит, — сказал Гариф и показал кнутовищем на рукав реки. — Видишь, вон торчит сухостой?

— Вижу, ну и что?

— Что с ним такое?

— Дрожит от ветра.

— Как же тебе, от ветра. И ветра-то нет никакого. Дрожит, потому что усиливается течение, напор воды. Так что лед еле держится. Да что объяснять бестолковому человеку! — И он погнал лошадь. Человек что-то крикнул вдогонку, но старик не расслышал.

Гариф распряг лошадь и решил прежде чем идти домой повидаться с Тимером Янсаровым, сказать ему приятную новость, что ему удалось уговорить Михайлу. Тимер по лицу Гарифа сразу догадался, что дело вышло, но все же спросил:

— Ну как, удачно съездил?

— Раз уж за это дело взялся я, и говорить нечего. Приедут оба. Послал вот семена огурцов, арбузов, дынь. Александра Дмитриевна сажает рассаду.

Рассказав новость, очень довольный собой, он ушел домой. Еще вечером на реке было тихо, но где-то среди ночи река пробудилась и, будто великан, подняла на своей спине лед, круша и ломая его, вышла из тесных берегов и разлилась во всю ширь. Воздух гудел от ледохода. Старик Гариф, которого мучила бессонница, улыбнулся про себя: «И все-таки я оказался прав».

Когда люди встали утром, с трудом узнали свой Акселян, так он разлился, совершенно затопил место старой деревни, где когда-то мучился прасол Хисами, пытаясь повернуть течение реки.

Ночью прошел теплый дождик, земля умылась и посвежела, разомлев, лежала под теплым солнцем. Над землей курился прозрачный голубоватый парок. Вот и пришла весна!

Через несколько дней в колхозе уже вышли на боронование. С первых же дней дела пошли намного организованнее, чем в прошлом году. И настроение у людей было другое. Особенно радовался Якуб Мурзабаев. Целыми днями он пропадал в поле, там и обедал, там и спал. Даже в конце первой пятидневки на совещание по подведению итогов едва дозвались. После совещания он отозвал Тимера в сторону и зашептал на ухо:

— Ты этими совещаниями не очень-то увлекайся, товарищ Янсаров. Сейчас надо работать да работать. Весной не поработаешь до пота, осенью хлеба не поешь.

Тимер ничего не ответил бригадиру, но почувствовал правоту его слов и решил прислушаться к его совету. Сам стал каждый день выходить в поле и, засучив рукава, помогать людям.

Как-то он весь день пробыл в бригаде Якуба Мурзабаева. Была опасность, что бригада не завершит сев к назначенному времени, а это ухудшит общие результаты всего колхоза. Он высказал свои опасения бригадиру, но тот спокойно ответил:

— Немного уже осталось. Тракторист попался неопытный, замучился. Хорошо хоть Кадир помогал, подтянулись, а то бы…

— И все же, агай, ты отстаешь от бригад Фатимы и Гарифа-агая. Завтра они заканчивают сев.

— Ты говоришь отстаю, — Якуб улыбнулся. — А знаешь почему? Они на том склоне горы, земля у них раньше просохла, раньше и к боронованию приступили. У меня место равнинное, снег стаял позже. Но давай посмотрим, кто осенью больше возьмет хлеба. На этом месте весенние работы всегда заканчиваются дня на два-на три позже.

Рассуждения бригадира, его хозяйский подход к делу успокоили молодого председателя.

Несмотря на позднее время, он пошел в бригаду старика Гарифа. Настроение у того было приподнятое. Осталось посеять всего пять гектаров овса, на полдня работы. А это значило, что Гариф в соревновании мог занять первое место. И старика радовали, как любого настоящего хозяина, эти хорошо вспаханные и засеянные поля. Сколько уродится хлеба! В прежние времена вся деревня не сеяла столько, сколько сейчас сеет одна его бригада.

— Пожалуйста, начальник, пожалуйста! — встретил Гариф председателя, беря за повод коня.

— Оставь-ка, Гариф-агай, не позорь меня перед людьми. Какой же я начальник? — Тимер, ропща, сошел с коня.

— Как же не начальник, если мы тебя сами выбрали? Выбрали, несмотря на твою молодость. Уважаешь людей. Вон Сакай Султанов, кто его любил? Никто. Премудрость не в возрасте, а в голове заключена. Ты наш, свой человек, вот мы тебя и уважаем. Поспел как раз к обеду, сядешь у нас на почетное место.

И он повел Тимера к столу.

Если бы болтал кто-либо молодой, Тимер наверняка рассердился бы, но в словах Гарифа-агая он чувствовал искреннюю радость, говорил тот от души. Поэтому Тимер сел обедать.

…Смеркалось, дул прохладный ветерок. Мошкару и комарье будто смахнуло. Рядом на болоте подавал голос коростель. Колхозники разошлись по домам, а те, кто ночевал в поле, стали устраиваться на ночлег. Тимер вытянулся на земле лицом кверху и раскинул руки.

— Э-эх! До чего хорош сельский воздух!

— Хорош, говоришь?