Когда решает сердце (ЛП)

— Я сопровожу старшего сержанта Харриса в похоронное бюро, — произнес он, его взгляд снова вернулся к Элли. — Морской флот останется с ним, пока его тело не предадут земле.

— Он не будет один, — еле слышно прошептала Элли.

— Нет, мэм. Не будет. Я обещаю вам.

Он еще раз сжал ладони Элли, а потом отошел в сторону, когда почетный караул скрылся под самолетом.

Я задержала дыхание.

Через несколько мгновений послышался звук шагов, и шестеро морских пехотинцев появились в поле зрения, бережно неся гроб, укрытый флагом.

Наш Генри. Вот и ты, друг.

Я прижала руку ко рту, а колени начали подгибаться. Брам обнял меня за талию и прижал к груди, пока мы наблюдали, как они несли Генри к ожидавшему катафалку.

Монро был совершенно неподвижен, когда морские пехотинцы остановились перед ним, он поднял ладонь и отдал честь гробу.

Словно издалека, послышался всхлип Кэти.

Потом они поместили Генри в задней части катафалка.

Мы проследовали за катафалком до похоронного бюро, но я толком не запомнила это. Брам обнимал меня, это я знала точно. Не уверена только, это было больше для меня или для него. Пристегнутый ремнем безопасности Алекс сидел, упершись локтями в колени и закрыв лицо руками. И впервые с тех пор, как встретила Лиз, я увидела, что она скользнула в грузовик Дэна и поехала домой, положив голову ему на плечо.

***

— Что это? — спросила я на следующей день, остановившись на тротуаре перед церковью, где должно было пройти прощание с Генри. Как только мы доставили его домой, приготовления уже шли полным ходом. Мы не были уверены, на сколько Шейн сможет остаться, а Элли и Лиз не хотели, чтобы был хоть малейший шанс, что ему или Алексу придется уехать, прежде чем мы похороним Генри. Они заслуживали проститься с ним вместе с нами.

Ариэль в фиолетовой одежде спала у меня на руках, завернутая в темно-серое одеяльце. Я не смогла одеть свою малышку в черное. Просто не смогла.

— Это Патриотический караул, — хрипло сказал Тревор, останавливаясь рядом со мной и Брамом.

— Ого, — выдохнула я, смотря на ряд мотоциклов, выстроившихся вокруг квартала. — Кто-то...

— Нет, они просто появились, — прервал меня Трев, проводя рукой по галстуку, свисавшему с его шеи.

— Генри бы это понравилось, — заметила я, оглядывая мужчин, стоявших рядом со своими мотоциклами. — О, черт, — выдохнула я, опираясь на руку Брама за моей спиной, когда подъехал катафалк.

Мотоциклисты, словно это было отрепетировано, стянули с голов банданы, военные бейсболки и шапки с их голов и прижали к груди.

— Мы готовы, — объявил Алекс, подходя к нам в парадной форме. Его спина была прямой, словно он аршин проглотил. Они с Шейном были в полной военной экипировке, и я никогда еще не видела их более красивыми.

— Ты в порядке? — спросил Брам, пока вел меня к тому месту, где стояли Лиз и Элли с детьми, держа их за руки.

— Да, иди к нему, — приказала я, смотря на катафалк.

Наша семья последовала за парнями, которые несли гроб Генри в переполненную церковь, а затем молча заняли места на передних двух рядах. Даже дети притихли, когда пастор начал говорить.

Рядом с алтарем и по бокам гроба стояли фотографии.

Генри в восемнадцать лет в парадной форме. Я вспомнила, как он рассказывал мне, что его заставили надеть для фотографии не всю форму, а лишь китель и фуражку.

Генри, когда ему было лет семь-восемь, сидящий на плечах Тревора, его лицо было вымазано чем-то, напоминающим ежевику.

Генри в четыре года, обнимающий за шею Элли, когда готовился к съемкам. Ее рот был широко раскрыт, словно она смеялась.

Генри в полном камуфляже, в шлеме на голове, его лицо было раскрашено, голубые глаза ярко сияли, и он широко улыбался на камеру.

Генри и Майк, сидящие в креслах-качалках на заднем крыльце дома Майка и Элли — явно не подозревая, что кто-то их сфотографировал.

Генри со мной, висящей на его спине, а остальные дети столпились вокруг нас во время кемпинга прямо перед тем, как Алекс отправился в армию.

Последняя была моей любимой. Она была снята, когда Генри в последний раз был дома. И дети Кэти и Шейна висели на нем, как обезьянки. Айрис и Ганнер сидели у него на плечах, словно он хвастался перед камерой, Гэвин и Келлер сидели у него в ногах, а Сейдж стояла, обняв его за талию. Она смотрела на него и широко улыбалась.

Это была жизнь Генри в кадрах, и мне было ненавистно, что мы не могли поставить больше фотографий. Он был больше этого. Он любил водку, особенно с добавками, хотя и заставил меня поклясться, что я сохраню это в тайне. Он не носил нижнего белья, но покупал носки раз в месяц, потому что, по его словам, любил мягкие. Он носил с собой одну фотографию — Элли, которую он стянул из старого фотоальбома Элли и Майка, когда ему было двенадцать.