Когда с вами Бог. Воспоминания

Под конец нашего пребывания в Москве мы реже видели Ники Голицына, который заболел. Он жил очень далеко от нас, и мы его поддразнивали тем, что он сидит на своих кастрюлях. Ему удалось спасти свою кухонную утварь, которую он старался продать. Он нам писал записки, прося его навестить, у него оказался почечуй! Мы не знали, что это большой фурункул на ягодице, приносивший ему большие страдания. Когда он захотел продать кастрюли, мы обратились к нашему поваренку, который разъезжал на большевицком поезде, где должен был готовить лишь чечевичную похлебку, кашу и воблу. «Какая же это кухня, ваше сиятельство? – говорил он. – Так и забыть недолго все, чему учился» – и просил нас навести справки в иностранных миссиях, не нужен ли им повар. Через англичан мы устроили его к норвежцам. Он был в восторге и, когда мог, приносил нам разные лакомства. Раз, когда он был грустным, он мне признался, что у него неважные семейные дела. Я спросила, не завела ли его жена себе со скуки какого-нибудь кума, когда он надолго ее покидал. Но ему было тяжело об этом говорить. Во всяком случае, он был счастлив, как художник, вернувшись к настоящей кухне. Когда мы уехали, он еще оставался на месте. Время шло. Доброта и дружба наших знакомых не ослабевала, и в свободные минуты можно было забыться у Сабуровых, Волковых, с Масоловой или у тети Маши Катковой и многих других. Изредка я навещала Ростопчиных, которые жили в отдельном домике в большом саду. Говорили, что сам граф был на службе у большевиков, но это ничего не означало плохого, так как многие порядочные люди служили в надежде сохранить от гибели то, что создавалось <веками?>. Англичане помогали нам поддерживать связь с нашими зарубежными родственниками. Я заходила иногда к Тате, которая была больна и жалка и уверяла, что любит Гунчика, а сама старалась отнять от нас Лапа, добиваясь его свадьбы с Кисей. Он все больше ею увлекался, пропадая с ней целыми вечерами, а мое сердце чуяло, что в нем идет борьба между чувством долга и увлечением этой коварной особой. Он не замечал ее вульгарности и только нахваливал ее мне: какая она замечательная, какая у нее детская и чистая душа и как я несправедлива в своих суждениях о ней. Я поручила Богу свою тревогу за него, прося о помощи. Мы ничего не можем, а Он может все. Несчастный брак Гунчика с Татой должен был бы заставить всякого призадуматься, но свойство увлечения состоит в том, что в ослеплении люди склонны украшать предмет обожания теми качествами, которые им хотелось бы видеть в нем. Когда же вы пойманы и обожаемое существо более не нуждается в уловках, иллюзии облетают, как лепестки, и остается только голый стебель. Своими тревогами по поводу Лапа я могла делиться только с Варей Поповой, в которую он был немного влюблен и которая была свидетельницей этого романа, поскольку заходила в ресторан к Тате. Варя утешала меня тем, что Лап был разумен и должен со временем раскусить Кисю. Она иногда обсуждала с ним его увлечение и слегка высмеивала Кисю. Варя так много сама выстрадала в своей жизни, сначала с матерью, затем в замужестве, что могла понять страдания других, подходя к ним с сочувствием <много> пережившего человека.

Наконец в один прекрасный день Лапушка влетел ко мне раньше обыкновенного после одного из ежедневных посещений комиссариата и воскликнул: «Снова нам отказали!» В его руке была какая-то бумага, которой он размахивал. Хотя его возбужденное и красное лицо скорее выглядело радостным, я поверила ему, и в голове моей промелькнуло, что он радуется тому, что может не расставаться с Кисей. Но не успела я очухаться, как он закружил меня в объятьях, повторяя: «Едем! Едем! Вот разрешение на выезд!» Когда, переведя дух, я спросила его, что происходит, он снова закружил меня, объясняя, что получил все же разрешение, но хотел меня немного подразнить. Меня тронула его радость, доказавшая, что он забыл о себе и предстоящей разлуке, но я не знала, что было в нем сильнее: привязанность к Кисе или радость вырваться на волю с желанием угодить мне. Я никогда не сомневалась в его сыновьей привязанности. Наконец мне удалось остановить его и узнать, как все произошло и каким образом он получил разрешение. Лап рассказал, что, когда он поднялся по лестнице комиссариата, девица, выдававшая номера, стала ему делать знаки, чтобы он поторопился, а когда он подошел к ее столу, то она сообщила, что прежний комиссар был вызван в Петербург на неделю и что в данную минуту его заменяет другой, который наверняка выдаст ему разрешение, а она дает ему билет вне очереди. Лапушка не верил своим ушам, но она торопила его и сказала, что он должен выехать как можно скорее, чтобы тот не пронюхал, вернувшись, и не задержал при выезде на границе. Лапа пропустили вне очереди, и он тотчас же получил разрешение на временный выезд для продолжения образования. После этого он поблагодарил добрую девушку и помчался домой.