Когда шагалось нам легко

Самую обстоятельную версию изложил американский негр, служивший пилотом при эфиопском правительстве. В субботу утром я застал его у портного в процессе заказа новой парадной формы. Он рассказал, что якобы находился в Адуа во время бомбежки. И более того, непосредственно в больнице. Да к тому же пил какао вместе с этой медсестрой за пять минут до ее смерти. Она была красивой тридцатидвухлетней женщиной ростом пять футов пять дюймов. Когда упала первая бомба, они сидели в больнице, четко помеченной на крыше красным крестом. Если верить пилоту, он тут же бросился проверять сохранность своей машины, находившейся в миле от города. Других мужчин, кроме него и доктора, в городе не было. Население состояло исключительно из женщин и детей. Он пролежал около своего самолета несколько часов, пока вокруг рвались бомбы. По его словам, итальянцы летали неумело и бомбили очень беспорядочно («Мистер Во, понимаете ли вы, что я был на волосок от смерти?»). Наконец он вернулся и увидел только руины; медсестра погибла. Он тут же полетел обратно в Аддис, где глубоко тронул императора своим рассказом.

Вскоре из Лондона и Нью-Йорка начали поступать телеграммы: «Срочно требуется имя биография фото американской медсестры взорванной Адуа». Мы ответили: «Медсестра не взорвана» – и через несколько дней эта женщина перестала фигурировать в новостях.

Железная дорога, по нашему мнению, была обречена. Во вторник восьмого числа «в Джибути отправился последний, вне сомнения, поезд». На вокзале произошел натуральный бунт, во время которого исступленные беженцы пытались штурмовать вагоны, а полиция выдворяла пассажиров, законным порядком забронировавших себе места. Эта сцена была первой, которая хоть как-то приблизилась к описаниям, еще в августе заполонившим мировую прессу. Сейчас это уже было неинтересно, время ушло – оно будто бы текло вспять из-за отставания событий от даты публикации.

Операторам приходилось еще хуже, чем корреспондентам. Громоздкая аппаратура делала их легкой мишенью, а большинство местных солдат имели раздутое представление о ценности своих портретов для противника. Кинокомпании вложили в свои экспедиции особо крупные суммы, а дивиденды оказались крайне низкими.

Одна группа киношников, купив расположение вождя, который со своими приближенными встал лагерем на холмах близ Аддиса, смогла изобразить эффектную имитацию рьяного несения службы. Позже в Десси эфиопский Красный Крест позволил вовлечь себя в довольно живописное надувательство, инсценировав собственные героические действия под огнем: при этом вместо крови лился йод, а фейерверк и сигнальные ракеты заменяли бомбежку. Один видный фотограф вез с собой комплект маленьких бомбочек, которые несложно было бы подорвать при помощи электрического кабеля со своего места за камерой. На французской таможне он затруднился обосновать их назначение, и я до сих пор не знаю, пустил ли он в дело свой боезапас. Те, кому довелось участвовать в военных действиях в Китае, где, как оказалось, можно было нанимать по сходной цене, причем на условиях посуточного расчета, целые армейские корпуса, а за небольшую доплату еще и прореживать их ряды настоящим ружейным огнем, горько жаловались на размах абиссинской продажности.

Белое население города жило своей обычной жизнью. Мадам Мориатис проявляла признаки отчаяния, ежедневно заговаривала о резне и уговаривала мужа собирать пожитки. Однажды вечером, когда у нее демонстрировался фильм «Пег в моем сердце»[167], на французском языке, кинозал посетила живописная свита одного из провинциальных магнатов, его сопровождали женщины-телохранительницы и два подросших львенка, которых оставили на ступенях под присмотром рабов. Кратковременная угроза банкам со стороны вкладчиков, желавших немедленно снять со счетов свои средства, сошла на нет. Курс талера вырос; на железной дороге машинисты бойко занимались контрабандой серебра. Различные государственные деятели и военачальники вернулись из изгнания и примирились с императором. Французское население организовало у себя корпус обороны. Воины племени исса сбили итальянский самолет и несколько дней скрывались, не зная, хорошо или дурно они поступили. Приехал египетский принц, чтобы заложить краеугольный камень больницы Красного Полумесяца. Поговаривали об активности йеменских арабов. Такими вот незначительными новостями мы и пробавлялись в своих посланиях. Некоторые корреспонденты заговаривали об отъезде, а самый именитый ветеран уже отбыл. Мы, оставшиеся, возлагали все надежды на поездку в Десси, которая раз за разом откладывалась. Когда же речь заходила об отъезде императора, даты назывались самые разные, как то: годовщина его восшествия на престол или День святого Георгия.