Когда шагалось нам легко

В плане личных заслуг вряд ли кто-нибудь мог соперничать с майором Синклером за звание кавалера Эфиопской звезды. Отказавшись от блеска и престижа дипломатической миссии, приглашавшей его поселиться в палаточном лагере на своей территории, он, верный своему долгу, остался в городе с музыкантами и целыми днями старательно организовывал деловые встречи, которые постоянно срывались; его дневниковые записи – кое-кто из нас имел честь с ними ознакомиться – представляют собой душераздирающую хронику стойко принимаемых неудач.

«9:30 – Встреча с личным секретарем императора по вопросам организации сегодняшнего вечернего банкета; секретарь не явился.

11:00 – По предварительной договоренности явился на встречу с королевским капельмейстером; его не оказалось на месте.

12:00 – Обратился к г-ну Халлю за нотами эфиопского национального гимна – ноты недоступны.

14:30 – Транспорт, заказанный для доставки музыкантов на аэродром, не пришел…» и так далее.

Но при всех этих неурядицах оркестр всегда оказывался в нужное время в нужном месте, безупречно одетый и с необходимыми нотами.

Больше всего запомнилось мне одно характерное для той недели утро, когда оркестр показал себя с самой лучшей стороны. Шли первые сутки официальных празднеств, которые предстояло ознаменовать торжественным открытием памятника Менелику. Церемонию назначили на десять часов. Мы с Айрин Рейвенсдейл приехали за полчаса. Там, на месте векового дерева, прежде служившего виселицей, теперь стоял монумент, закутанный в ярко-зеленое шелковое покрывало. Вокруг красовалась живописная, мощенная камнем площадка сквера, окруженная балюстрадой и аккуратными пятачками земли, сквозь которые тут и там пробивалась свежая травка. Пока одна бригада рабочих настилала ковры на террасе и закрепляла желтые тенты, подобные тем, что используются в ресторанах на открытом воздухе, другая бригада подправляла мощение и высаживала в пересохшую почву жухлые пальмы. С одного края громоздились поваленные набок золоченые кресла, с другой – боролись за выигрышную позицию фотографы и кинооператоры. Напротив застеленной коврами террасы шаткими уступами поднималась трибуна. Отряд полиции, яростно размахивая палками, пытался очистить ее от туземцев. На трибуне также обосновались человек пять европейцев. Присоединились к ним и мы с Айрин. Каждые десять минут к нам подходил кто-нибудь из полицейских с приказом освободить трибуну; мы предъявляли ему свои laissez-passer[83], и блюститель порядка, взяв под козырек, отходил, но вскоре ему на смену являлся следующий, и спектакль разыгрывался заново.