Когда шагалось нам легко

При знакомстве с Аденским поселением обнаружились и другие неудобные на первый взгляд факты, и в первую очередь – разделение его на два района. Все, что у меня описано выше, касается района под названием Стимер-Пойнт, а в трех милях от него расположен район Кратер, средоточие всей торговли, что еще теплится в наши дни. Со времени основания Аденской колонии центр был именно здесь. С трех сторон его окружают отвесные скалы, а с четвертой стороны находится бывшая гавань, давно занесенная илом и закрытая для судоходства. Здесь изначально располагалась резиденция наместника, ныне это гостевой дом для вождей арабских племен; здесь же находятся заброшенные казармы, сохранившиеся лишь частично, и англиканская, некогда гарнизонная, церковь в неоготическом стиле; в ней служит капеллан, который регулярно проводит воскресные мессы при полном отсутствии паствы. Этот усердный и бесконечно добрый человек, недавно приехавший из Бомбея, перевез меня из гостиницы в Кратер и поселил в своем просторном, но ветхом пляжном доме, который таксисты окрестили «бунгало господина падре». В Кратере до сих пор проживают чиновники из политического отдела администрации, а также с полдюжины британских торговых агентов и клерков; остальные – различного происхождения азиаты, которые компактно селятся в проулках между водой и горными склонами.

Городок отличает удивительное разнообразие народностей и одежд. Арабы представлены на всех ступенях цивилизации: от учтивых пожилых джентльменов на государственной службе – их выдают неизменные очки в золотой оправе, шелковые тюрбаны и потрепанные зонты с богато декорированной ручкой – до слегка растерянных бедуинов прямиком из пустыни; внешне эти совсем не похожи на благородных дикарей романтической литературы; одежда их состоит из полоски одеяла, обернутой вокруг бедер и подпоясанной кушаком, из-под которого торчит рукоять кинжала; черные волосы, прямые и жирные, на затылке собраны в лохматый пучок, а на лбу подвязаны тряпицей; росту невысокого, со слабо развитой мускулатурой; лица совсем без растительности или с легким пушком на подбородке, вид несколько ошалелый, не от мира сего, а шаткая, подпрыгивающая походка только усугубляет это впечатление.

Через британского чиновника из политического отдела я познакомился с милейшим арабом, который стал моим переводчиком и провожатым по Кратеру. Он привел меня в свой клуб, занимавший просторное большое помещение на верхнем этаже, где в разгар рабочего дня представители городской арабской элиты возлежали на диванах и жевали кат; оттуда мы перешли в арабское кафе, где собирается публика рангом пониже, но тоже не чуждая приятного досуга: привалившиеся к стенам завсегдатаи сидели в легкой прострации, жуя кат.

– У этих простых людей, – отметил мой спутник, – тоже есть свои маленькие радости.

Впоследствии я получил приглашение на чай от президента и совета клуба. На этот раз пучки ката были убраны: их место заняли тарелки со сладким печеньем и финиками, а также сигареты в металлических коробках. Со мной был мой друг-переводчик, но президент пытался говорить по-английски, что существенно осложняло беседу.

Меня представили примерно десятку арабов. Расселись мы в два ряда, лицом друг к другу. Официант принес поднос с чаем и бутылки лимонада. Разговор зашел о плачевном состоянии местной торговли.

Дела пошли бы на лад и всем было бы хорошо, приговаривали все, да вот только банки отказываются повышать лимит и сроки выплат по овердрафту. Я позволил себе заметить, что мы у себя в Англии испытываем те же затруднения. Все вежливо посмеялись. Европейцы, как мне объяснили, всегда раздобудут необходимые средства. Даже индусы, известные своей плутоватостью и ненадежностью, получают более значительные ссуды, чем арабы; а как прожить, если не брать взаймы? До моих собеседников дошел слух, что я пишу книгу. Не соглашусь ли я в своей книге убедить банк пойти им навстречу? Я обещал попробовать. (Обращаюсь к служащим Банка Индии, если таковые читают эту книгу: нельзя ли по возможности увеличить ссуды аденским арабам?)

Поговорили о Лондоне. Арабы сказали, что султан Лахджа там бывал и встречался с королем-императором. Поговорили о короле-императоре и милой принцессе Елизавете. Признаюсь, я не мастер вести подобные беседы. Разговор перемежался затяжными паузами. Одну из них внезапно нарушил сам президент:

– Мы все очень опечалены вашей потерей Эр-сто один[105].

Я подтвердил, что это была ужасающая катастрофа, и добавил, что хорошо знал одного из погибших.

– По нашему мнению, очень прискорбно, – посетовал президент, – что погибло столько ваших просвещенных соотечественников.

Мне виделся в этом новый взгляд на ту трагедию.