Когда шагалось нам легко

Мы поплыли в теплое море. Тогда к кромке воды подбежал рыболов из арабов и в надежде на чаевые стал кричать нам об опасности купания. Хохотнув в ответ, мсье Леблан легкими, но мощными гребками устремился на глубину. Мы вышли на берег и оделись. Туфли мои пришли в полную негодность, а на шортах зияла дыра – результат падения на раскаленной осыпи и последующего соскальзывания на несколько ярдов вниз. В машине у мсье Леблана были наготове чистый белоснежный костюм, рубашка из зеленого крепдешина, галстук-бабочка, шелковые носки, туфли из оленьей кожи, расчески из слоновой кости, парфюмерный спрей и лосьон для волос. Мы угощались банановыми сэндвичами, запивая их крепким китайским чаем.

На обратном пути мсье Леблан для дополнительной остроты ощущений сам сел за руль. Не стану отрицать: это приключение было почище всех остальных.

На следующий день – в воскресенье, 14 декабря, – страдая от боли в мышцах, весь в синяках, ссадинах и солнечных ожогах, я отправился в Лахдж, где собирался провести двое суток в гостях у султана, а во вторник воочию лицезреть собрание старейшин-данников.

Мы – полковник Лейк (начальник политического отдела администрации), шофер и я – ехали, подпрыгивая на песчаных ухабах, в шестиколесном армейском грузовике вдоль заброшенного железнодорожного полотна, хранившего волнообразный рельеф в тех местах, где некогда лежали шпалы. За два часа мы добрались до лагеря[112]. Накануне сюда передислоцировали вновь прибывший аденский военный контингент. Судя по всему, разбить в данных условиях отвечающий стандартам бивуак весьма затруднительно; аллея сигнальных флагов вела к центру, вокруг которого были симметрично размечены места для палаток. С установкой палаток, как мы видели, тоже пришлось повозиться, не говоря уже о большом шатре кубической формы, где планировалось разместить дарбар наместника[113]; дул сильный горячий ветер; чтобы сдерживать неугомонный песок, по земле разбросали сено и тростник, но без особой пользы. В воздухе вихрились облака песчаной пыли.

К моменту нашего приезда как раз завершилась установка большого шатра; участники этой спецоперации отошли, чтобы полюбоваться своей работой. От них отделился старший субалтерн, чтобы нас поприветствовать.

– Слава тебе господи, управились. С пяти утра не покладая рук трудимся. Теперь можно и по стаканчику пропустить.

Во время его речи шатер сначала вздулся куполом, затем прогнулся и в конце концов рухнул; смиренные низкорослые арабы вновь приступили к работе и начали выкладывать из камней почти метровой глубины фундамент, способный удержать колышки в рыхлом песке.

После завтрака в палатке, оборудованной под офицерскую столовую, нам удалось немного вздремнуть, а потом мы с полковником Лейком проехали остававшиеся до города две мили. Ничего примечательного в этом арабском поселении не было: те же серо-коричневые домишки с плоскими крышами, те же запутанные переулки. Дворец султана, спроектированный по европейским стандартам, в размерах уступал крепости Гебби в Аддисе, однако превосходил ее в смысле планировки и ухоженности; перед дворцом красовались регулярные сады, а сам город окружали не только ярко-зеленые лужайки, но и рощицы кокосовых и финиковых пальм.

Завершенное не так давно строительство электростанции позволило провести электричество почти во все объекты городского значения. Это новшество – предмет несомненной гордости; дабы заострить на нем внимание приезжих, султан инициировал такой проект (довольно неудачный), как возведение нового гостиничного комплекса непосредственно над электростанцией. К счастью, он еще был недостроен, и нас направили в старый гостевой дом – стоящую на окраине, у кромки полей, симпатичную, но изрядно обветшалую виллу в псевдоевропейском стиле. Здесь полковник Лейк оставил меня на попечение араба-управляющего, предварительно выяснив, что в доме живут еще двое постояльцев – немецкие инженеры, занятые на службе у султана. Кроме них, в городе не было ни одного европейца.

Немцы появились примерно через час. Молодые люди – оба, как я узнал позже, в возрасте двадцати двух лет – вернулись с работы в комбинезонах; они говорили по-английски, один чуть лучше другого, но оба весьма бегло, громко и невнятно. Первым делом они извинились за свой внешний вид. Сказали, что им даже неловко вести со мной беседу: сперва надо принять душ и переодеться. На верхней лестничной площадке у них было оборудовано нечто вроде душевой. Скрывшись на несколько минут за шторкой из мешковины, немцы вдоволь наплескались и сошли вниз – нагие, мокрые и успокоившиеся. Они вытерлись, расчесали волосы, надели элегантные льняные костюмы и распорядились подавать ужин. Извлеченные из-под кроватей бутылки «Амстела» инженеры отнесли в душевую лохань охлаждаться и вскрыли в честь моего приезда банку зеленых слив. Очень дружелюбные и щедрые мне попались соседи.