Когда шагалось нам легко

Приусадебных садов здесь крайне мало; мы отправились за несколько миль от Нджоро, чтобы полюбоваться одним из образчиков; прелестная хозяйка в золотистых туфлях-лодочках провела нас по травяным дорожкам, окаймленным подстриженными кустарниками, по японским мостикам над прудами с водяными лилиями, мимо высоких тропических растений. Впрочем, только единицы находят время для воплощения такой роскоши.

Выходные я провел у Боя и Дженесси[125], владельцев одного из самых великолепных кенийских имений; в центре усадьбы, раскинувшейся на вершине холма в окрестностях Эльментайты, стояло три внушительных каменных особняка с видом на озеро Накуру; здесь были представлены почти все элементы топографии: и травянистые лужайки, и кустарниковые заросли, и скальный рельеф, и река с водопадом, и даже вулканическая расщелина, к основанию которой мы спустились по канату.

На границах бушует лесной пожар, днем стоит низкая облачность, а ночью по линии горизонта стелется красное зарево. К выходным огонь усиливается. Мы в тревоге следим за любым изменением ветра; население регулярно информируют о ходе событий; к очагам пожара стягиваются дополнительные силы, чтобы «затормозить процесс»: не перекинулось бы пламя на другую сторону железнодорожных путей. Под угрозой находятся пастбища для сотен голов крупного рогатого скота.

Вечером мы спускаемся к озеру ради утиной охоты; на воде качаются тысячи фламинго; с первым выстрелом они облаком поднимаются ввысь, как пыль с ковра; оперение у них – цвета розового алебастра; покружив в небе, они снова приводняются, но уже на отдалении. В сотне ярдов от берега всплывает голова бегемота с разинутой в зевке пастью. С наступлением сумерек бегемот выбирается на вечернюю прогулку. Прижавшись друг к другу, мы замираем у подножек автомобилей. Слышится тяжелая поступь зверя и падение струек воды с его боков; он шумно чешется. В свете автомобильного прожектора, который мы специально направили на бегемота, виднеются огромное, покрытое коркой грязи туловище и пара маленьких, розоватых, возмущенных глаз; вскоре он трусцой устремляется в воду.

Кстати, вот еще несколько разительных контрастов кенийской жизни: пышное убранство зала в духе шотландской резиденции королевы Виктории – открытый камин с поленьями и торфяными брикетами, резная каминная полка, трофейные головы, холсты с изображением откормленной скотины[126], ружья, клюшки для гольфа, рыболовные снасти и сложенные газеты, но когда приходит время подавать шерри-бренди, вместо британского лакея в жилете появляется босоногий мальчуган-кикуйю в красной тужурке поверх белой робы. Типичный, густо поросший травой английский луг; миниатюрный коровник на заднем плане; породистый айрширский бык почесывает спину о стойку ворот; но при нашем приближении бросаются врассыпную вовсе не кролики, а стайка обезьян; и за стадом вместо деревенского простака в балахоне следит пастух масаи: чресла обернуты полоской ткани, на голове копна окрашенных косичек.

Вернувшись в Нджоро, я застал Раймона за тщательной подготовкой к охоте на горилл: повсюду на столах и даже на полу лежали ружья, фотоаппараты, подзорные трубы, револьверы, консервы и походные аптечки. На видном месте стоял ящик шампанского.

– Без этого никак – надо уважить бельгийскую погранслужбу… да и вообще лишним не будет.

В тот вечер я отужинал с Грантами[127]. У них в доме гостила некая англичанка, чья дочь присутствовала на том уик-энде у Дженесси. С Грантами мы условились подняться на Килиманджаро, однако планы пришлось пересмотреть, а вместо восхождения решили отправиться в Уганду. К тому же я хотел посетить Кисуму, поэтому мы сошлись на том, что оттуда они меня и заберут в следующее воскресенье. На другой день я наблюдал, как Раймон загружает свой трицикл, а вечер мы провели в клубе «Нджоро» и определенно перебрали. Наутро я сел в поезд до Кисуму.

Ехал я вторым классом. Моим соседом по купе оказался рыжеволосый молодой человек на пару лет меня старше; его знакомый, с которым они обсуждали процедурную составляющую местного законодательства, вышел через несколько остановок, и мы остались вдвоем. Сидели какое-то время в тишине. Дорога тянулась неимоверно долго. Я погрузился было в «Анатомию меланхолии» Бёртона, которую стащил у Раймона. Но тут мой попутчик наконец заговорил:

– Далеко едете?

– В Кисуму.

– Но зачем?

– Просто так. Решил, что мне там понравится.

Пауза.

– Вы недавно в этой стране, верно?

– Да.

– Я так и подумал. Кисуму – дыра.

Потом он продолжил:

– Где вы успели побывать?

Я вкратце перечислил.

– Да, стандартный набор путешественника. Не поймите превратно: народ там, конечно, замечательный, но все же для Кении не вполне типичный.

Две-три станции мы проехали молча. Затем попутчик начал собирать свой багаж: вещевой мешок, какие-то корзины, небольшой упаковочный ящик и металлическую печную трубу.

– Послушайте, в Кисуму вам не понравится. Заночуйте лучше у меня.

– Договорились.

– Вот и славно.