Когда шагалось нам легко

Сам же городок не лишен интереса. Его облик фиксирует различные этапы истории. Прекрасные манговые рощи напоминают о периоде арабской оккупации, когда на караванном пути к побережью это место служило главным пунктом работорговли и обмена слоновой кости. Заросли акации, форт и мой унылый отель остались со времен германской Восточной Африки. Главный вклад Англии – большая государственная школа для обучения наследников вождей. Громоздкое двухэтажное здание из бетона бросается в глаза: оно было построено на совершенно неподходящем участке для практических занятий по сельскохозяйственным дисциплинам – главной составляющей учебного процесса. На первых порах учреждение действительно принимало только будущих вождей, но теперь его двери открыты и для других подающих надежды аборигенов. В качестве формы обучающиеся носят свитера с нашивкой и регбийные кепочки с коротким козырьком; у каждого класса есть староста и свой вымпел; есть сводный духовой оркестр; здесь обучают ведению сельского хозяйства, машинописи, английскому языку, уделяют внимание физической подготовке, прививают школьный esprit de corps[131]. В школе имеется доска почета, список имен на ней ежегодно пополняется фамилией какого-нибудь мальчика. Но поскольку соревновательность среди учеников никогда не сулила им никаких особых преимуществ – об учебе в Макерере[132] не мечтали даже самые амбициозные, – изначально так повелось, что мальчики сами избирали лучшего ученика.

Выборы, впрочем, принимали такую необъяснимо причудливую форму, что их заменили простыми назначениями. Меня пригласили посетить «шари» (местное словечко для обозначения любого рода препирательств). Собралась вся школа, а на повестку дня старосты вынесли дисциплинарные нарушения. Судьи сидели в креслах на помосте, а все остальные – на корточках посреди большого зала. К ответу призвали трех мальчиков: двоих – за курение и одного – за отказ тянуть плуг. Их приговорили к ударам палкой. Несмотря на отчаянное сопротивление, малолетних нарушителей распластали на полу их же собственные друзья, а сержант-инструктор, старый вояка из КАР, нанес каждому два или три удара тростью. Если сравнивать с наказаниями в английских частных школах – легко, считай, отделались, но и здесь не обошлось без страдальческих воплей и самых невообразимых корчей. Очевидно, эта сторона системы элитного образования еще не до конца усвоена в здешних краях. В тот вечер в отель прибыл фермер, занимавшийся производством сизаля, – самоуверенный низкорослый австриец, без конца высмеивавший британскую администрацию. Некоторое время назад он вернулся на ферму, где работал в довоенные годы, – сейчас так поступают многие немцы и австрийцы. По его разумению, если и через пару лет Британия продолжит в том же духе управлять этими территориями, их придется снова вернуть Германии.

– До войны, – сетовал он, – каждый туземец должен был приветствовать любого европейца, а иначе ему разъясняли, что к чему. Теперь же, со всей этой наукой…

Субботним вечером в индийском кинотеатре я посмотрел индийский фильм по мотивам народной сказки. Сидевший рядом со мной индус участливо помогал мне разобраться в хитросплетениях сюжета при помощи следующих комментариев: «Это злодей», «Это слон» и так далее. Когда же подошел черед объяснить, что герой влюбился в героиню – в целом это следовало из страстных телодвижений, – мой сосед сказал:

– Он хочет затащить ее в кусты.

Позднее тем же вечером я сел на поезд.

Городок Кигома – точнее, хаотичное скопление бунгало – почти ничем не выделялся из ряда других озерных поселений, которые мне довелось повидать: разве что численностью населения и нарочитой неразберихой в работе причалов и грузовых станций. Пароходы, курсирующие по озеру, принадлежат бельгийской компании «Chemin de Fer des Grands Lacs»[133]; все объявления – на французском и фламандском языках; в городе расположены офисы бельгийской иммиграционной службы, вице-консульства и таможни, а также громоздкое недостроенное здание торговой компании «Конго». Однако мысль о том, что я уже покинул британские владения, почти сразу улетучилась, когда на глаза мне попался полицейский наряд из Танганьики: стоя в дверях вокзала рядом с билетным контролером, стражи порядка принудительно вакцинировали местных пассажиров, когда те подходили к выходу.

День клонился к полудню, солнце пекло невыносимо. Мне не терпелось поскорее погрузить свой багаж на борт, но его задержали на таможне для досмотра – сотрудник погранслужбы еще не вернулся после обеда. Вдоль дороги на корточках сидели туземцы – дикари с заточенными зубами и длинными волосами: кожа глубокого черного цвета, плечи широкие, а ноги худые; вокруг туловища обмотаны лоскуты шкур и материи. На грузовике, в кузове которого тряслись ящики, тюки и монашки, подъехал довольно рослый представитель братства «Белые Отцы»[134]; его упругая рыжая борода расползлась по широкой груди; от сигары поднимались клубы густого, едкого дыма.