Когда сливаются реки

— Нет, вы уж меня простите, пан Клышевский, — затрясся Юрканс от притворного или действительного страха. — Пусть Паречкус взрывчатку достает, а я другое что-нибудь.

— Ты и добудешь взрывчатку... Не вздумай от работы в котловане отказываться. А если нет, смотри... — погрозил Клышевский. — Сам говоришь, что мы с Пранасом одинокие, а у тебя жена и дети!..

— Не отказывайся, Езуп, — подошел к Юркансу Пранас. — Все мы это делаем во имя отечества и бога… Я тоже в стороне стоять не буду. Если уж нам придется отсюда уходить, так не с пустыми руками.

— За тобой, Юрканс, взрывчатка, и ни слова больше!.. А теперь давайте немного подкрепимся, — предложил Клышевский, доставая бутылку водки и кусок сала.

Через некоторое время захмелевший Юрканс позабыл все свои страхи.

— Уговорили! Я все сделаю, пан Клышевский, ради нашего дела... И взрывчатку добуду, и подложу, куда надо, если потребуется...

Проводив Юрканса и Паречкуса, Клышевский остался в землянке один. И хотя от выпитой водки кружилась голова, он не обольщался относительно истинного состояния дел. «Как поступить? Выхода нет никакого. Нет и веры в то, что будут перемены — кто их совершит, как? Ну, еще одно ограбление магазина, еще несколько листовок, а дальше что? Уйти за границу? Не так все это легко и просто. Юрканс дурак дураком, а почуял, чем это пахнет... Ну, конец так и конец! — стиснув зубы, думал Клышевский. — Не будет меня — не станет и многих других. А тебя, Аделька, я не оставлю, чтобы ты вешалась на шею комсомольцам...»

Решив все таким образом, Казюк начал собираться к Гумовскому. Вспомнив Аделю, он захотел порадовать ее каким-нибудь подарком. Из небольшого ящичка, запрятанного в углу землянки, он достал часы «Звезда». «Отнесу сегодня ей, — размышлял Клышевский. — Может быть, не догадается, что награбленное... Да и что особенного? Таких часов повсюду сколько угодно...» Казюк вытащил еще зеленую косынку и голубые бусы. Представил, как все это будет к лицу красивой девчине, и улыбнулся от удовольствия. «А чего бояться? Разве таких косынок да бус нигде больше нет? Мало ли где их можно купить!..»

Аккуратно прикрыв двери землянки и заложив лаз мохом, Казюк пошел на хутор Гумовского.

С утра дул ветер, а сейчас он достиг большой силы. Тревожно шумели вершины елей и сосен. Лохматые ветки качались перед глазами, словно крылья невидимых птиц. Вершинки молодых березок клонились на поляну, и ветер свистел в их ветвях и листьях. У Клышевского защемило сердце. «Вот уже и третье лето идет, а ничто не изменилось, — думал он. — Наоборот, нам стало тяжелее, чем когда-нибудь... Надо быть твердым, но сколько можно храбриться в таком положении? А главное, нет ни одной души вокруг, которая бы пожалела... Может быть, только Аделя?.. Ну, а если здраво разобраться, что Аделя? В прошлый раз она меня встретила уже далеко не так горячо, как прежде. Как будто и не соскучилась, что долго не был... Пришла поздно с вечеринки... Но кто там может у нее быть?»

Клышевский перебирал в памяти долговских парней. «Может быть, тот самый инженер, Алесь Иванюта, про которого говорил Паречкус? — подумал он. — Красивые девушки падки на чины... Подожди же, — наливался он злобой, прыгая с кочки на кочку, — подожди, доберусь я до тебя, Алесь Иванюта...»

Задумавшись, он оступился и попал в болото. Это была не та прорва, которая не отпускает своих жертв, но ему с трудом удалось высвободиться из ее объятий. Судорожно уцепился Клышевский за невысокую кочку с чубом осоки и вылез из тины. Грязный и злой, добрался он до лесного ручья и скинул куртку. «Надо обсушиться, — решил он, — в таком виде показываться Аделе невозможно». Он осмотрел подарки и забеспокоился. Зеленая косынка, которую хотел подарить Аделе, была грязной. Опасался, что могут остановиться и часы, а тогда они будут стоить не больше, чем кусок простого железа. «Что делать? Разложить бы костерчик, обогреться и обсушиться, да опасно, вдруг кто увидит...» В конце концов он решил сполоснуть косынку в ручье и высушить за пазухой. И тут же поймал себя на мысли, что все ему опротивело, хотелось только одного: никогда не разлучаться с Аделей...

В таком настроении Казюк двинулся дальше на Малиновку. Было уже темно. Ветер разогнал густые тучи, и серп месяца, прорываясь сквозь облака, как бы перепрыгивал с елки на елку. Свет месяца, хотя и слабый, беспокоил Клышевского. Крадучись, он переходил от куста к кусту, опасаясь открытых полян. И все время не оставляла горькая мысль о том, что он, бывший хозяин этих мест, бродит теперь на положении бандита...

Долго блуждал он в эту ночь по лесу, и временами ему начинало казаться, что он сбился с дороги и идет совсем не туда, куда собирался. А когда на востоке прорезалась первая зеленоватая полоска, он убедился, что опасения напрасны, и прибавил шагу. В хату до следующей ночи он решил не идти, а пересидеть в бане Гумовского на опушке леса. Последние километры он уже шел спокойно, не прячась и не оглядываясь. Только когда вышел из леса и увидел баньку, опять почувствовал приступ страха: а что, если там кто-нибудь его ожидает?