У этого моста, чуть было не ставшего посмешищем, есть история. Мне ее рассказал господин Кьюлиман, президент управления Порта Нью-Йорка. Именно под его руководством строился мост. Проблема была в предельной дерзости инженерных решений. Расчеты, последовавшие за удачным предположением, придавали работе спокойствие точности. Мост одним пролетом протянулся над Гудзоном. Две бетонные опоры между берегами и проезжая часть, сверху покрытая сталью, поддерживают цепь подвесного моста. Я уже говорил, что эти пилоны поражают своими размерами. Построенные из клепаной стали, они тянутся к небу с удивительным благородством. Однако пилоны должны были быть облицованы резным камнем с лепниной, в стиле Beaux-Arts (нью-йоркское название эстетики, принятой на набережной Вольтер в Париже).
Какой-то работник вовремя отреагировал. Затем весь комитет Порта Нью-Йорка. Постепенно выявляется дух нового времени: эти люди сказали: «Стоп! Здесь не будет никакого камня и лепнины. Два пилона и математически точный рисунок тросов составляют роскошное единство. Они неделимы. Это новая красота». Они подсчитали: расходы по поддержанию пилонов и их надлежащей покраске составят затраты, которые могли бы быть инвестированы в каменную облицовку. То есть операции эквивалентны. Однако они добивались не денежной экономии. Но «во имя красоты и духа» они спровадили архитектора вместе с его украшениями. Вот это граждане!
В своем рассказе я постоянно упоминаю дела грандиозного масштаба. Я по личному опыту знаю, что надо
Свою лекцию на конференции в Колумбийском университете я начал упоминанием об этом мосте и поблагодарил спасшего его «незнакомца», подарившего Нью-Йорку это выдающееся произведение ликования и изящества.
14
Гигантский бруклинский мост
Как-то погожим ноябрьским утром – бабье лето растягивает солнечные дни почти до начала следующего года – меня привезли к Бруклинскому мосту на левом берегу Ист-Ривер, и я по нему вернулся в Манхэттен пешком. Это довольно долгая пешеходная прогулка по тротуару, идущему вдоль или над полосами, предназначенными для автомобилей и поездов метро. Сколько хватает глаз, на горизонте тянутся вверх стрелы небоскребов Уолл-стрит, розовых, радостных на фоне ультрамаринового неба. Они топорщатся во все стороны, увенчанные золотом или сомнительными архитектурными излишествами. Вас охватывает неудержимое ощущение: единодушие. Казалось бы, следует сокрушаться: полное отсутствие здравого смысла, чувство стиля и сдержанности, разноголосица, какофония. Нет! Преобладает одна сила: единство; один элемент – размах.
Вот именно! Признаем за американской землей это умение дать ощущение размаха, тоже величественного, способного быть необычайно величественным, как уже не раз случалось прежде. Представьте себе белые соборы в еще не окончательно сформировавшемся мире: вертикальные, прямые, возвышающиеся над домишками. У нас нет права ни поносить размах, ни вспоминать про «меру», предаваясь ленивому эгоизму. Мы прибыли в США, чтобы искать не меру, но убежденность и устремленность. Наша европейская вялость нуждается в тонизирующем средстве. Так и слышу их, этих наших предателей, пораженцев, ханжей; чуть позже я расскажу вам об одном французском профессоре, прибывшем в Университет Нью-Йорка со священной миссией (!): «Я пытаюсь научить их хорошему стилю и чувству меры». В выстиранной в Лондоне манишке и лакированных туфлях не приходят на поле сражения, на громадную стройку мира, чтобы надменно разглагольствовать. Слишком много закоснелых приверженцев прошлого с пеной у рта навязывают безнадежно устаревшие идеи людям, захваченным в тиски struggle for life [53]
не на жизнь, а на смерть.