Здесь, в этом
Десять лет назад, когда еще не возникло это чувство ответственности, Америка двинулась во Флоренцию или в соборы Франции, чтобы удовлетворить свою тягу к прекрасному и склонность к безрассудству. Тогда США еще учились на примере других стран. В области большой архитектуры, они за два века превосходно преуспели в жилищном строительстве. Им удалось по-настоящему созидательно адаптировать чужие идеи: небоскребы, многоквартирные дома в стиле Renaissance и дома в «колониальном стиле». В 1925 году в Америке осознали, что наступили новые времена и их приход следует отразить в архитектуре. Небоскребы Манхэттена стали осовремениваться. Отныне работы «других» не существовало. Нужно было творить самим. Американцы, повторюсь, были всё так же по-юношески серьезны и торжественны. К тому же приток денег нарастал: такая безудержность могла рассчитывать на любой кредит. Неслыханные, колоссальные масштабы, самые роскошные материалы позволили континенту, который без колебаний пускал их в ход, найти себе подобающее выражение – суровую непреклонность; достоинство, подточенное меланхолией; величие, рожденное не той изящной, гибкой и многообразной математикой, каковою является пропорция, а преувеличением всех мер и нагромождением пышной материи.
Здесь выверяется дух: через продукты, программы или материалы он создает «розовое» или он создает «черное». В галереях небоскребов, в вестибюлях небоскребов, в фойе кинотеатров или театральных залов: везде царит скорбный дух, торжественность, которой еще не удалось встряхнуться.
Наряду с этим Бродвей ночью сверкает вереницей огней, движущихся снаружи, по улице. Внутри: бурлески или фильмы, театральные ревю никогда не бывают веселыми, скорее, трагическими или отчаянно сентиментальными. Чтобы расшевелить этот серьезный народ, Голливуд производит ошеломляющие «гэги», невозмутимого бродяжку Чарли, трагически одинокого Бастера Китона, равнодушных к обстоятельствам Лорела и Харди [107]. Это забавное кино проникает глубоко в американскую душу, потому что оно показывает правду: человек, занятый незамысловатыми проблемами своей души, внезапно оказывается один на один с несоразмерными, колоссальными случайностями. Перед этим простаком, невозмутимым, славным парнем, напичканным зачастую наивными общественными и альтруистическими идеями, и вокруг него разворачиваются чересчур грандиозные события, порой нечеловеческого масштаба. Сама диспропорция: бездна, на каждом шагу разверзающаяся перед чувствительными душами, станет законом в США. В реальности всё не так забавно, как в фильме. Всё серьезно, тревожно, драматично.
Я посетил «Автомобильный салон». Мы не обсуждаем американскую механику. Она в полном порядке. Автомобили тяжелые и мощные. Вы испытываете ощущение, что улица задыхается под их тяжестью.
Скорбный дух пребывает в том, что называется «архитектура вещей».
9
Механистический дух и чернокожие жители США
Бездна здесь, снова между нежным сердцем и неистовой обстановкой. Музыка черных поразила Америку, потому что это мелодия души, соединенная с ритмом механики. Размер две четверти: слезы в сердцах; движения ногами, торсом, руками и головой. Музыка эпохи строительства: новаторская. Она затопляет тело и улицу; она затопляет США, она затопляет мир. Все наши слуховые привычки отныне изменились. Эта музыка обладает такой властью, таким неотразимым психофизиологическим воздействием, что вырывает нас из состояния пассивного слушания и заставляет плясать или жестикулировать – участвовать. Она открыла звуковой цикл нового времени, перевернула страницу консерваторий. Ошеломляющие новые ритмы, новые шумы, неведомые звуковые сочетания, изобилие, поток, сила… Это американская музыка, принесенная чернокожими, в ней звучит прошлое и настоящее, Африка с Европой до машинной эры и современная Америка.