Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей

В Гарлеме, огромном черном дансинге «Савой» простой чернокожий люд предается своим почти диким ритуалам. Хитроумное приспособление проецирует за оркестр двойного состава, на задник сцены, какие-то черные полосы всклокоченных облаков. В помещении темно, ползут грозовые облака, кажется, будто музыка вырывается из самой дикой природы. Когда я летел в самолете над Атласскими горами, я осознал, что это явление – эрозия, геологические катастрофы, система ветров – абсолютно не зависит от нашего морального состояния; человек находится внутри, как в циклоне; он строит квадратные дома, чтобы поместить в них, в укрытие, самое дорогое. А снаружи равнодушная природа, вселенский ужас. Грозовые тучи приходят издалека, уходят вдаль, рвутся в клочья или сталкиваются; порой небо становится голубым. Только к нему, этому огромному небу, стремятся наши сердца. Двойственность возникает от непостижимого развития стихий и наших мелких старательных и точных подсчетов, столь же наивных, сколь и возвышенных, прямо в центре смятения.

В Гарлеме, как и на Бродвее, черный оркестр играет безукоризненно, без ошибок или провалов, равномерно, с ускорением ритма, в непрерывном движении: мучительный, пронзительный, визжащий звук трубы на фоне дроби марша. Подлинный эквивалент совершенной турбины, что вращается среди разговоров живых людей. Хот-джаз.

Джаз, как и небоскребы, это явление, а не задуманное произведение. Это настоящее усилие. Джаз представляется мне более прогрессивным, чем архитектура. Если бы архитектура находилась на таком же уровне, как джаз, это было бы невиданное зрелище. Повторяю: Манхэттен – это хот-джаз из камня и стали. Необходимо, чтобы обновление эпохи стремилось к какому-то уровню. Чернокожие зафиксировали этот уровень музыкой. Их естественная душа исторгла реформу из своих глубин и поместила ее в настоящее время.

В музыке происходит такой же существенный переворот, как в изобразительном искусстве. Сквозь брешь кубизма оно через века и места восстановило контакт с великими эпохами. Изобразительное искусство вновь обрело ключ к сильным выражениям. Даже распространение в музыке, где механическая запись делает самое плодотворное – самое великолепное – изучение по всему миру, везде, где тысячелетние традиции дают нам через фольклор основополагающие истины. Сегодняшнее ухо и душа переполнены этими благами. Собран материал, доказывающий великую идею в этой трогательной скудости формы – благодатной, народной, человечной. В домах поют граммофонные диски. Реформа проникает в самую суть восприимчивости. Нынешняя музыка сдает позиции; мир наполняется новой музыкой: музыкой машин и музыкой фольклора. Слух получает свежую пищу. Восприимчивость освобождена; она переполнена волнующими открытиями.

Закладывается фундамент гулких соборов, которые уже возводятся.

Мне бы хотелось закончить свои размышления о музыке. Современный мир наводнен ею. Это потрясающе! Музыка звучит повсюду: на ужинах, в кино, из домашних радиоприемников, в автомобилях, на ярмарках, на больших выставках автомобилей, авиации или бытовой техники; на океанских судах, в железнодорожных вагонах, во время аперитивов и на пляжных танцульках; в палаточных лагерях в Сахаре, в бесчисленных захолустьях, на обоих полюсах в тишине кропотливых наблюдений. Граммофон обеспечил возникновение нового явления: собрания пластинок – то есть дискотеки, дополнения к библиотеке.

Профессиональные музыканты с отчаянием говорят: «Музыка умирает». Точно как господин Камиль Моклер [110], написавший книгу под поразительным названием «Умрет ли архитектура?»

Необходимо заметить, что здесь, как и во всех остальных областях нового времени, традиционная «музыка» проваливается скольжением на крыле и расшибается. В Парижском оперном театре, точное название которого Национальная консерватория музыки [111], перед красными плюшевыми креслами исполняются оперы «Фауст», «Самсон и Далила». Из своих налогов мы оплачиваем тяжкое бремя расходов на содержание тряпичных кукол.

Кто эти терпеливые, любознательные, подчас отважные люди, которые идут по свету с механическими аппаратами, чтобы записать чистую музыку – музыку людей – фольклор? Музыка Индии, Китая, Полинезии, черной и арабской Африки, иберийское канте хондо [112], русские танцы, народные песни Тироля, Баварии, Балкан, Карпат, Эпира [113], Каталонии, Турции, гаитянских креолов Аргентины, бразильские и португальские фаду[114], румбы Мартиники. Какое собрание! Мало-помалу музеи, общественные библиотеки (с опозданием) создают архивы. Мировой слух наполняется великой поэзией. Музыкальная культура переживает невероятный прогресс. Человеческая душа задета за живое.