Когда тебе пятнадцать

«Может, я напрасно ничего не сказал Тане?.. — подумал Костя. — Позвонить бы ей сегодня… Хотя нет, правильно! Она, что ли, всегда советуется? Прибежит, все — уже решила!» А вспомнив вчерашний разговор в магазине, окончательно утвердился: все правильно!

Вчера он собрался в хозяйственный магазин. И Таня с ним пошла. На прилавках там столько было всяких товаров, а чего нужно — нет! Свешиваются обои — синие цветочки, а цена — выговорить страшно! Югославские. Никаких денег не хватит обклеить две комнаты. А наших, отечественных обоев (у них, говорят, и рисунок веселей, и стоят в десять раз дешевле) в продаже, конечно, нет. Бывают они редко, а расхватывают в один момент.

— Сколько там рулонов в проектном задании у нас значится? — спросила Таня.

— Это зачем тебе? — спросил Костя, хотя ответить на вопрос мог бы и не заглядывая в бумажку.

— Обои же.

— Тань, а цену ты не видишь? — спросил он, думая, что, может, и правда, не разглядела бирки с указанной ценой.

— Зато они моющиеся. Удобно. А цена… Ну что ж…

Костя больше и говорить об этом не захотел, скорей потащил ее от прилавка. А потом, и дома тоже, все вспоминал ее слова. Что же она хотела сказать? Неужели снова какой-нибудь подарок придумывают? От бабушки да еще и от дедушки! Нет уж! Хватит «слоновой кости»! До сих пор стыдно вспоминать!

Вот после этого, вчера вечером, он и решил идти работать в типографию. А с ремонтом успеет — каникулы только начались. Точно, надо поработать. Не откладывая. Кстати, не только он собирается работать. Курочкин вообще хочет куда-то на стройку податься, в бригаду бетонщиков. Говорит, для общего физического развития полезно. Или просто побольше заработать надеется? Три девчонки договорились на телеграфе работать — телеграммы разносить. Да и сама Таня рассказывала, будто в райкоме комсомола ее рекомендуют пионервожатой в городской лагерь.

Все правильно: трудовой семестр.

Возможно, кое-кому главное — справка, печать, а ему, Гудину, очень бы даже пригодились какие-то деньги. На мамины не сильно приходится рассчитывать. Юльке пальто да школьную форму покупала, и то навздыхалась. А тут — ремонт. Обои, клей, краски, олифа… Наберется!.. И еще здорово верил Костя Валере с его золотыми руками. Если купить новую телевизионную трубку, то, может, и вылечит их инвалида. Ведь хорошо когда-то показывал. А трубка… Есть они в магазине, пожалуйста, лежат, только денежки выкладывай.

«Не податься ли вместе с Курочкиным к бетонщикам?..» — подумал Костя.

А в это время из двери стали выходить люди, и через минуту седенькая секретарша сказала Косте:

— Заходите, молодой человек. Василий Васильевич освободился.

Насчет работы Костя волновался напрасно. Василий Васильевич, такой же деловой и серьезный, каким показался Косте и в тот раз, даже не дослушал его:

— С удовольствием возьму. Хотя бы на упаковку. Работа несложная. Тут, пожалуй, применение роботов, как предлагал ваш товарищ, действительно было бы экономически целесообразно. Но… — директор шутливо взглянул за окно, — двадцать первый век еще в пути. Так что пока, к сожалению, приходится растрачивать силу и ловкость таких вот симпатичных ребят. Ну, согласны на упаковку?

— Вместо робота, значит? — улыбнулся Костя. — Ладно, на месяц согласен.

— Работать по шесть часов. Устраивает? Или побольше хотели? Трудовое законодательство не разрешает.

— Нет, шесть часов как раз. У меня еще и другая работа.

— Смотрите! Какой народ пошел! А говорят: тунеядцев много. Что же у вас за работа, если не секрет?

— Ремонт у себя в квартире делаю.

— Ого-го! — удивился Василий Васильевич. — Это две смены получится. Не много ли? Впрочем, что ж, сам в четырнадцать лет у станка стоял. По двенадцать часов работали, без выходных. Война шла.

Глава тридцать вторая

Портрет в вишневой рамке висел напротив Таниной тахты. Просыпаясь утром, Таня иной раз мысленно говорила: «Здравствуй, папа!» И он каждый раз, глядя на нее спокойно и внимательно, словно бы отвечал: «Здравствуй, моя дочь». Ни «Танечка», ни «Танюша», всегда — «дочь» и всегда «моя». Слова эти можно произносить с любой интонацией. Но для Тани они звучали очень ласково. Может быть, оттого, что за серьезностью его взгляда она угадывала улыбку.

И сегодня, открыв глаза, она поздоровалась, но отец, ей показалось, с ответом замешкался. И главное, она не почувствовала его готовности улыбнуться.

Таня поняла: это после вчерашнего.

Вчера она долго рассказывала Дмитрию Кирилловичу о ребятишках своего отряда (уже полторы недели работала пионервожатой в городском лагере). И смешное было, и грустное. Недавно Миша возмутил ее. Десять лет мальчишке. Жесток и жаден. Когда уронил конфету, а девочка случайно наступила, то он ударил ее ногой и разбил коленку. И Дмитрий Кириллович возмутился. Принялся строить догадки, почему в мальчишке такая жестокость, стал вспоминать эпизоды из своего детства. Тане было так интересно и самой рассказывать, и слушать отчима, что пора было спать ложиться, а ей не хотелось уходить.