Когда цветут эдельвейсы

— Знаю, — равнодушно махнул рукой старик, — работал, пока в стакане не утонул да с работы не турнули. Вот и шёл бы в свой леспромхоз, мужики-то пашут, деньгу большую имеют!

— Я тайгой проживу!

— Нет, паря. Со стаканом будешь дружбу иметь, долго не проживёшь. Тем более, если на утробу всё отдавать будешь. Тайга это дело не любит, сам знаешь.

— Что же вы, мужики? Успокойтесь, что горло дерёте? — смешно размахивая руками, подскочила с табурета Ольга. — Все знают, что доказывать простые истины? Давай-ка, Толян, лучше ещё помаленечку замахнём.

— Во, и эта туда! — всплеснул руками Еремей. — Такая же ал кашка, хуже мужика. Лучше иди домой, дети скоро придут, еда приготовь.

— У меня там со вчерашнего большая кастрюля щей сварена. Придут, подогреют, наедятся, — принимая стакан, равнодушно махнула рукой Ольга. — Там и Сашка... На подходе... — и закашлялась от крепкого напитка. — Кхе, точно говорю, торопится кто-то.

Еремей Силантьевич вскочил с места, с сожалением отмахнулся, собрался уходить: что с такими разговаривать? Всё равно ничего не докажешь. Сделал шаг к двери, повернулся у порога:

— Эх, мать вашу! Дрыном бы вас по хребтине!

— Что ты, Силантьевич! Мы же последний день! Завтра уже не будем, — наперебой заговорили хозяева и собутыльники.

— Знаю я, как последний раз. Последняя у попа жена! А винному слову веры нет, — отрезал Еремей, надевая шапку.

— Так постой, дед! — остановила его Надюха. — Ты же так сказку-то и не договорил!

— Какую такую сказку?

— А почему солнце встаёт на востоке, а садится на западе?

Старожил удивлённо вскинул брови, покачал головой:

— Во, Надька, действительно ум пропила. Да оттого, что земля вокруг своей оси с запада на восток крутится.

Не прощаясь, он шагнул в сени. Сзади раздался смех. Оставшиеся хохотали над хозяйкой дома.

Семь забытых перевалов

«Котомка с добычей плечи не давит» — так любит говорить Еремей Силантьевич. Для Саши афоризм старого промысловика подобен твёрдому гранитному монолиту: каждое слово оправдано десятками километров таёжного пути, многочисленными препятствиями, крутыми перевалами, непроходимыми завалами, угасающими силами, возможно, кровью.

Иногда, кажется, нет возможности встать, передвигать ноги. Но когда за спиной чувствуется с трудом полученная добыча, для промысловика нет ничего лучше. Предвкушать возвращение домой с ощущением того, что все было не зря. Глубокий снег, завалы, россыпи, подъёмы, переправы, ночёвки у костра в зимнюю ночь, замёрзшие руки, порванные юксы на лыжах — всё умещается в одну пуховую, цвета кедрового ореха, шкурку, цена которой один мешок сахара.

В этот день за плечами юноши три добытых соболя. Три шоколадные шкурки, от которых зависит многочисленные блага человеческой жизни: еда, одежда, необходимые вещи для быта и промысла. И на некоторое время поможет прожить семье.

Для данной местности три аскыра за выход — большая удача. Еремей Силантьевич говорил, что когда-то, в годы наивысшего пика численности соболя, ему приходилось ловить пять, а то и шесть полосатиков (с древнеиндийского «соболь» — полосатый). В настоящее время, когда охотников больше, чем зверей, поймать одного в семьдесят ловушек — «семь забытых перевалов» (и это слова деда Еремея). Понять поговорку можно так: добыл соболя, и не помнишь, как с утра ноги выворачивал.

У Саши за плечами двадцать один перевал — полосатая удача, помноженная на три. Пик Виктории, который он покорил впервые в своей жизни. Теперь парень с улыбкой вспоминает, как вчера поздно вечером в полной темноте пришёл на зимовье и едва нашёл силы для того, чтобы затопить печь. А потом, не поужинав, в мокрых ичигах лег на нары, уснул и проспал до утра. Потому, что весь день в изнеможении, судорожными ногами, едва передвигая лыжи, тарил глубокий снег, замёрзшими руками, в обледеневших рукавицах, откапывал и восстанавливал заваленные капканы.

Сегодня всё по-другому. Припорошенная лыжня сама забегает под лыжи. Промёрзшие деревья убирают от лица путника острые ветки. Комковатая кухта падает раньше, чем под неё подойдёт человек. Утомительная дорога неизбежно идёт под уклон. Поэтому вчерашнее расстояние Саша пробежал в два раза быстрее, а на площадку перед спуском с Осиновой горы в посёлок пришёл к четырём часам вечера — точно к предполагаемому сроку. Вполне вероятно, обратный путик мог быть ещё на час меньше, если бы не крайнее обстоятельство — удовлетворение любопытства, на которое было потрачено около сорока минут, и то, как это переросло в приятную неожиданность, граничащую с большой тайной.