Когда ты был старше

Я понятия не имел, долго ли он оставался внизу с той девицей или чем они занимались. Я даже не знаю, кто она такая была.

Я только понимал: мне уже не забыть взгляд Бена, когда он целился в меня из воображаемого пистолета.

Я всегда говорил про то, что Бен убьет меня, или как он лежит в засаде, чтобы меня убить, только это все были фигуральные убийства. И я не утверждаю, будто это было подлинным или хотя бы указывало на возможность его совершения. Скорее так: вдруг стало ясно, что ничего нельзя исключить. Я просто перестал быть абсолютно, решительно, стопроцентно уверен, что нечто подобное невозможно.

30 июня 1985 года

Отец наживил мне приманку на крючок. К сожалению.

— Держи, — сказал он. — Я знаю, что черви тебе на самом деле не нравятся.

Бен понимающе ухмыльнулся мне.

Да нравились мне черви, будет вам. Вот только пронзать их тем, что червяку представлялось штыком, — такое мне не очень-то было по душе.

Мы опять приехали на озеро после годового перерыва, последовавшего после того великого бедствия с байдаркой. На этот раз мы арендовали моторку — достаточно большую, чтобы вместить всех троих. Мой отец никогда того не говорил, но, уверен, он чувствовал себя спокойней, когда мы, и я, и Бен, находились у него под рукой. Я не мог не заметить, что он купил ящик пива: не упаковку из шести или двенадцати бутылок, а полноценный ящик на тридцать шесть бутылок — в магазине на причале и проследил, чтобы ему погрузили пиво на дно лодки. Моя мать так никогда и не узнала об этом.

Я привел в действие катушку и медленно опустил своего червя в воду. На леске у меня было одно небольшое грузило, которого как раз хватало, чтобы опустить наживку до дна озера, где, как я искренне надеялся, можно было бы зацепиться крючком за какие-нибудь водоросли и порвать леску.

Я видел, как отец свинтил пробку с горлышка еще одной бутылки.

Я потащил леску назад. Почувствовал сопротивление и был уверен, что это тот самый зацеп, на который я уповал. Секундой позже почувствовал резкий рывок, и сердце у меня упало. Я держал удилище совершенно неподвижно. Мне полагалось, по всем рыбацким нормам, быстро подсечь, чтоб рыба села на крючок. Вместо этого я просто замер, надеясь, что рыба поживится червем, но сама на крючок не попадется и поплывет дальше. Такая стратегия оказалась проигрышной. Рыбина проглотила крючок, хотя я этого тогда и не знал. Я просто продолжал надеяться на удобный случай, при котором она сорвется.

— Ты поймал! — закричал отец. Словно это был один из блистательных моментов в моей жизни.

Я медленно сматывал леску. А какой еще у меня был выбор?

— Красавица! — воскликнул отец, когда рыбина показалась на поверхности.

В лодку я ее не потащил. Иногда рыба срывалась с крючка, если давалась ей возможность прийти в себя и ослабить леску. То есть если рыба не проглотила крючок. Я еще не знал, что эта уже заглотнула.

— Не такая уж и большая, — заметил Бен. — Может, дюймов двенадцать, только и всего.

Мой отец бросил на Бена угрюмый взгляд, и брат потупил взор, уставившись в дно лодки.

— Прости, — пробормотал он.

Меж тем моя рыбина все еще билась у самой поверхности воды, усугубляя опасность, какую я на нее навлек.

— Вытаскивай ее, Расти. Подними ее в лодку.

Я глянул в сторону отца, но прямо в глаза било солнце, так что у меня лишь сморщилось лицо и закрылись глаза. Время было половина четвертого пополудни, солнце пошло на уклон. Мы целый день провели на озере.

— Я хочу отпустить ее.

Долгое молчание, во время которого мне очень хотелось видеть лицо моего отца. Увы, в глаза мне било солнце.

— Ты уверен?

— Уверен.

Отец перегнулся за борт и схватил мою леску.

— Не вытаскивай ее из воды! — завопил я. — Она не сможет дышать.

Отец, вздохнув, ухватил рыбину под жабры.

— Она проглотила крючок, — сообщил он, и сердце мое упало еще ниже. — Бен, подай мне нож.

С ужасом я смотрел, думая, что отец намерен пронзить рыбу до смерти или, может, даже провести на ней хирургическую операцию по извлечению крючка. Вместо этого он сделал петлю на леске поближе к рыбной пасти, зажал ее крепко, чтобы та не тянула за собой проглоченный крючок, и обрезал леску. Потом отпустил, и рыба уплыла.

Я не успел еще ничего спросить, как отец сказал:

— Он весь проржавеет. Этот крючок просто разложится через неделю-две.

— Я больше не хочу ловить рыбу, — пробормотал я.

И Бен, стоявший к моему отцу спиной, опять ухмыльнулся.

— Можно я поеду обратно? — спросил я.

— Нет, — ответил отец. Таким «нет», которое оставляло мало места для ослушания.

— Почему нет?

— Потому, что это семейный выезд на природу. Не хочешь ловить рыбу — прекрасно. Не лови. Но будь со своей семьей.

В прямом смысле после захода солнца я принялся умолять его вернуться к нашему месту на берегу.

— Да только сумерки настали, — заметил он.

— В правилах говорилось, что все лодки должны покинуть озеро до захода солнца.

— Это самое лучшее время для рыбалки, — говорил отец. — Сом теперь-то и клюет, когда до того темно, что руку свою перед лицом едва видишь. Хочу подловить одного такого большого сома. Не желаю возвращаться домой с пустыми руками.