Когда ты исчез

— Зачем ты мне это рассказываешь? Меня ты тоже убьешь? Ты за этим приехал, да?

При других обстоятельствах Саймон, наверное, рассмеялся бы.

— Нет, конечно же.

— Откуда мне знать? Я не знаю, кто ты такой. Я тебя вообще не знаю.

— Как и я тебя, Кэтрин. Все мы с возрастом меняемся. Иначе никак.

— Но не все становятся убийцами. И не все убивают своих друзей!

Возразить было нечего.

— Спустись, пожалуйста; поговорим.

— О чем поговорим? Как можно оправдать такой поступок?

— Я не собираюсь оправдываться. Что сделано, то сделано, прошлого не вернуть. Кэтрин, я проделал долгий путь, чтобы увидеть тебя. Пожалуйста, выйди.

Она замерла, слыша, как он медленно спускается по лестнице. Несколько раз глубоко выдохнула, плеснула в лицо холодной водой. Вытерлась полотенцем. Глянула в зеркало, поразившись, что оттуда смотрит старуха. Когда Саймон пришел, Кэтрин словно помолодела на четверть века. Теперь ей снова было пятьдесят восемь.

Она протерла пол в туалете и вопреки всякому здравому смыслу отперла дверь. Выходя в коридор, решила, что, может, ей и суждено погибнуть от рук бывшего мужа — но легко она не сдастся.

Глава 11

САЙМОН

Колорадо, США, двадцать три года назад

2 мая

Другие мои жертвы меня не преследовали, а вот Пола — да.

Постоянно вспоминались ее теплые щеки под моими руками и как легко она упала на дорогу. В ушах слышался треск костей и разрываемой колесами фургона кожи. Кровь гудела от адреналина, совсем как в ту ночь, когда я вбежал в отель за рюкзаком, а потом затерялся в ночи.

Я вжимал педаль газа в пол, и Ки-Уэст давно остался позади, но в зеркале заднего вида все равно отражалась воображаемая Пола, сидевшая у меня за спиной.

Следующие три месяца в глазах мелькали штаты: Теннесси, Кентукки, Миссури, Небраска, Канзас и Колорадо сменяли друг друга, как картинки в детском пластиковом стереоскопе. Бо́льшую часть времени я проводил в дороге. Подбирал других скитальцев, чтобы заполнить ими пустоту: парней-приятелей на день или подружек на ночь. Если девушки не попадались, я шел к профессионалкам.

Костлявые или пухлые, темнокожие или бледные, как смерть, — на внешность мне было плевать; я ставил девиц на четвереньки и орудовал сзади. Если же у них удавалось раздобыть какой-нибудь химический стимулятор вроде того, которым меня угощали в Майами, было вообще здорово.

Я предлагал подвезти каждого, кто попадался по пути, даже если мне было совсем в другую сторону. В общем, делал что угодно, лишь бы не оставаться наедине с собой. Потому что тогда я начинал анализировать свои поступки.

Я ни секунды не сомневался, что убить Полу было делом правильным. Она загнала меня в угол. У Полы был выбор, у меня — нет. Побежав вслед за мной, она допустила ошибку. Мне пришлось ее исправлять.

Я всячески старался отделить прошлое от настоящего. Когда Пола потребовала объяснений, было легко предположить, чем все обернется, если б я ее отпустил. Она побежала бы в отель за Роджером и сообщила, что его покойный приятель на самом деле загорает под местным солнышком. Тот, вернувшись в Англию, разумеется, сей же час доложил бы Кэтрин, что та вовсе не вдова, а брошенка. В данный момент я считался покойником. Если бы появился свидетель, моей конспирации конец. А я не хотел, чтобы обо мне думали в плохом ключе. Как, впрочем, и в хорошем.

Пола сама виновата, что вмешалась в естественный ход событий. Я за ее смерть ответственности не нес.

Юта, США

20 июля

Я вытащил из рюкзака пожитки и разложил их на солончаке. Вещи надлежало рассортировать по двум кучам: «оставить» и «выбросить».

В одну отправились предметы первой необходимости: одежда, карты, паспорт Даррена и деньги.

Вторая предназначалась для вещей, которые мне больше не пригодятся, например визитки давно забытых попутчиков. Или сувениры, напоминавшие о прошлом. Если я хочу путешествовать налегке, сантиментам в моем багаже не место.

Между двумя кучками я положил выцветшую джинсовую рубашку. Снова упаковал рюкзак и спрятал его за ближайшим валуном. Вещи, от которых надлежало избавиться, я сложил в багажник Бетти. Потом отрезал рукав джинсовой рубашки, открутил крышку бензобака и осторожно, сантиметр за сантиметром, заправил в него ткань.

Бетти была идеальной спутницей, она проехала со мной десять тысяч километров, но ее время истекло. Заднюю ось трясло на самых мелких ухабах. Каждые три часа надо было останавливаться, иначе из радиатора валил пар похлеще, чем из Олд-Фейтфула[21].

В качестве ее последнего пристанища я выбрал Бонневильские солончаки. Они были плоскими и ослепительно белыми, словно Господу при создании мира на них не хватило красок. Бетти предстояло оживить это место.

Я вытащил из кармана зажигалку и, щелкнув пару раз кресалом, подпалил рукав. Отошел на шаг и уставился в окно машины, отчаянно пытаясь вспомнить всех, кого приносил в жертву вместе с автомобилем. Но в горящем стекле видел лишь собственное отражение.