Когда ты исчез

Нортхэмптон, двадцать шесть лет назад

3 января

Я стоял за спинами наших мальчиков, изумленно глядя, как Кэтрин выворачивается под немыслимым углом, пытаясь второй раз за последние четырнадцать месяцев вдохнуть жизнь в крохотное тельце.

Билли, мокрый и неподвижный, лежал на полу. Глаза у него блестели, хотя жизни в них уже не было. Интересно, что он видел перед самой смертью? Может, меня? Ведь я в тот момент находился в ванной.

Когда Кэтрин позвала меня присмотреть за ее сыном, я помогал Эмили сушить волосы после душа. Кэтрин в спальне разговаривала с кем-то по телефону. Билли играл со своим корабликом и, увидев меня, одарил липкой улыбкой.

Я в ответ улыбаться не стал.

Он бросил игрушку слишком далеко и не сумел дотянуться. Посмотрел на меня, чтобы я подал. Однако я не двинулся с места. Огорченно хныкнув, Билли протянул к кораблику ручонки: пухлые, все в складках рыхлой кожи. Неуклюже поднялся, держась за край ванны. Стал перебирать ногами, но потерял равновесие, поскользнулся и упал, саданувшись головой о кран, а потом о фарфор. На моих глазах он ушел под воду лицом вниз.

Повисла долгая тишина. Потом Билли вдруг очнулся, выгнул спину, но когда открыл рот, чтобы заплакать, туда хлынула вода с пузырьками. Он бестолково замолотил руками; ему не хватило ни сил, ни координации, чтобы подняться.

Я молча ждал неизбежного. Я знал, что надо делать, — как поступил бы на моем месте любой разумный человек, в котором есть хоть капля человечности. Любой — но не я. Кэтрин начисто лишила меня сострадания, превратила в холодного, бесчувственного чурбана. Мы с Билли оба погибли по ее вине.

Я поступил так, потому что в венах ее младшего сына текла дурная кровь. Не мог жить с ним под одной крышей, притворяться, будто он из нас, что он дорог мне и любим.

Когда из его легких вылетел последний пузырек воздуха и вода в ванне успокоилась, я вышел за дверь так же тихо, как зашел.

18 января

Шли дни после смерти Билли. Я ложился рядом с Кэтрин в темном коконе спальни и слушал ее рыдания. Потом, когда она засыпала, прокручивал в голове самый страшный момент ее жизни…

— Боже, — причитала она, выкрикивая мое имя. — Боже, боже мой!

Я выбежал из комнаты, встал позади Робби, Джеймса и Эмили, и только сейчас осознал, что натворил. Я запаниковал, решил все исправить. Растолкал мальчиков и принялся делать младенцу искусственное дыхание в тщетной попытке отмотать последние пять минут и вернуть все на круги своя.

Во рту у Билли стоял острый привкус мыла. Я изо всех сил зажимал ему нос и старался вдохнуть жизнь обратно. Когда первое ребро хрустнуло под нажимом, меня затошнило от страха и адреналина.

«Зря ты так, — прозвучал внутренний голос. — Мог вырастить его как родного сына».

Треснуло второе ребро.

«От тебя требовалась сущая малость: проводить с ним больше времени. Купить ему новый кораблик. Научить кататься на велосипеде, как других. Смотреть с футбольной трибуны, как он забивает гол… Ты бы справился, будь у тебя второй шанс. Но уже поздно».

За то время, что откачивал Билли, я успел представить следующие шестнадцать лет нашей с ним общей жизни как отца и сына. Моего сына. Пусть не биологического, но родного.

Я отказывался признать неудачу, даже когда появились врачи из «Скорой помощи», хотя в глубине души знал, что поздно. Билли умер. Умер по моей вине.

Я гладил Кэтрин по волосам, а она лежала, съежившись на коврике рядом с сыном, и безудержно рыдала. Ее мир разлетелся вдребезги, остались одни осколки. Какую бы боль она ни причинила мне, это не шло в сравнение с тем, что я устроил ей в отместку.

20 марта

Многие недели Кэтрин только и делала, что винила себя в смерти сына — мое решение обрекло ее на страшные муки. Я же страдал оттого, что не мог раскрыть себя: рассказать, что в гибели малыша виновен человек, которого она любит.

Всякий раз, когда она забывалась сном, я надевал кроссовки и отправлялся на пробежку. Бежал как можно быстрее, пока от усталости не подгибались ноги. Намеренно выбирал дорожки потверже, чтобы каждый толчок бетона отзывался в коленях и позвоночнике гулом: пусть физическая боль затмит душевную.

Я измывался над своим организмом, надеясь хоть на толику ослабить мучения Кэтрин, но ничего не получалось.

12 мая