Когда уйдешь

Они собирались так быстро, словно поезд стоял под их окнами и дожидался лишь их одних. Мама курила одну сигарету за другой, крупные куски пепла падали на пол. На пироне она поругалась чуть ли ни со всеми пассажирами. Когда дошла их очередь подниматься в вагон, она стала толкать Лелю вперед, но ступеньки были слишком далеко друг от друга, и девочка упала, сильно разбив коленку. Алая кровь ручейком сбегала с ее ноги, однако никто не предлагал помощь, боясь задеть ее мать. Всю дорогу она оглядывалась по сторонам, жадно впивалась глазами на проносящиеся за окном картинки. Он должен быть где-то рядом. Скоро, очень скоро, он придет за ней и с прошлой жизнью будет покончено. Ей даже немного грустно было смотреть на мать, которую она собиралась покинуть. «Но в конце концов, ничего тут не поделаешь. Он уже давно решил меня украсть. А послезавтра мое шестнадцатилетие»

–Пошли, Аленка. – сказала мама, оторвав ее от своих мыслей, когда поезд остановился.

Их провожали долгими взглядами. Когда они сошли на своей станции в лесополосе, люди прильнули глазами к окнам. Мама бросила пакеты на траву и задымила едкой сигаретой. Леля отерла кровь подорожником. Поезд мелькнул вдалеке и исчез.

Знойным воздухом было тяжело дышать, но от леса веяло сырой прохладой и запахом хвои. Глядя на него было трудно не вспомнить свой сегодняшний сон, не вспомнить пожар и крики людей. Она оглянулась по сторонам. Лишь гулкое пение птиц, ветер, играющий травой и мамин кашель нарушали здешнюю тишину. Леля не знала –как, когда это произойдет, но от малейшего шороха у нее содрогалось сердце, и она начинала жадно искать его глазами.

–Где этот сукин сын? – сказала мама, выкурив уже третью сигарету. Она достала телефон и набрала кому-то, после чего выругалась и повелительным тоном сказала девочке встать, – Тут километра четыре. Сами дойдем! А этого гада я убью! Будем двоих сразу хоронить!

Они двинулись вдоль рельсов. Леля тащила в руках большую часть их багажа и поэтому плелась позади. Нога болела и ей было тяжело на нее наступать. В месте ушиба уже выступил зеленоватый синяк. Вскоре впереди показалась машина, цветом напоминавшая переспелую малину. Она прибавила газу и остановилась рядом с ними.

– Ну и какого хрена?!

– Аккумулятор сел не вовремя. Не злись, Ирина – сказал мужчина, сидевший за рулем. Только, когда он вылез из машины Леля заметила какой он огромный, самый настоящий великан. С трудом верилось, что ему удавалось поместиться внутрь этой невысокой машины. Густая курчавая борода закрывала половину его лица. Огромными ручищами он потянулся чтобы взять у нее из рук пакеты. Испугавшись девочка выронила их на землю и отошла на несколько шагов назад. Он дружелюбно посмотрел на нее и, кажется, улыбнулся. Впрочем, его рта не было видно из-за густой растительности на лице.

– Твоя – копия моих, – сказал он.

– Да где им! – рявкнула мама, – А мои пакеты почему не берешь?!

– Погоди, Ирин. Сейчас и твои возьму. Нагрузила ребенка…

Грузными руками он взял их вещи и положил в багажник. Мама залезла в машину и сев на переднее сидение тут же достала сигарету.

– Последняя, сука. – сказала она и выкинула в открытое окно пустую пачку.

Дядя открыл дверь салона и пригласил девочку садиться. Леля неуверенно двинулась в его сторону и прошмыгнула в салон. Совсем не так она представляла себе маминого брата, своего родного дядю. Пока они ехали ее не покидало чувство, что он великан или тролль и обязательно должен есть людей.

Мама кричала на него всю дорогу. Упрекала в том, то из-за него им пришлось идти пешком. Винила в смерти бабушки и просто как всегда говорила на повышенных тонах очень сильно напоминая маленькую злобную собачонку, которая бросается в ноги прохожим, больше раздражая чем представляя угрозу. А дядя, напротив, отвечал спокойно, вдумчиво и через слово просил ее не сердится. Прижавшись в сидение, подскакивая на каждой кочке, Леля следила за ними и боялась, что вот-вот он не выдержит и убьет эту крикливую женщину к чертям собачьим, а потом примется и за нее.

– Кому старуха дом оставила? – требовательно спросила она, плюнув в окно.

–Кому-кому? Мне. Моей семье.

– Уу, гаденыш какой. А не ты ли ее ночью придушил, пока она зубами к стенке-то спала?

– Ирина, ты хоть думай, что говоришь.

– Не прикидывайся святошей! Я по твоей роже вижу, как ты рад закапать старуху в могилу и землю-то отеческую прихапать в свои ручища!

– Не говори ерунды. Мать болела уже полгода. Мы за ней ухаживали все это время, от кровати не отходили. Она умерла в теплой постели, в кругу семьи. А ты даже не нашла время привести дочку. Она так ее и не увидела…

– Велика потеря, братец! Если бы она коньки не отбросила ноги бы моей тут не было, в вашей деревне-то поганенькой!

– Я бы тебя попросил не выражаться при ребенке.

– Да этот ребенок слова похлеще знает! Да, Аленка?! – снова это таинственное «ш», которое заставляло девочку каждый раз морщиться, – Скажи дяде-то Сереже пару ласковых! Как ты дядю Гришу называла, а?!