Когда уходит земной полубог

   — Сколь высока мерзость предателя! — У Петра заходили скулы на лице, когда Роман закончил читать гетманское послание. — Верите ли, други, ведь ещё на днях сей Иуда предлагал мне выдать самого свейского короля со знатнейшими его генералами, напав воровским способом на шведскую штаб-квартиру. А ныне опять переметнулся и прямо зовёт королька Станислава на Украйну. Да на сем клятвопреступнике и клейма ставить негде! — И, обернувшись к вошедшему Головкину, приказал грозно: — Ты, Гаврила Иванович, отпечатай немедля Мазепино послание и пусти по всей Украйне. Пусть казаки сами видят, какую им злую участь готовит Ян Мазепа, как он снова хочет отдать их под панскую власть. Думаю, тогда многие из казаков Богдана Хмельницкого вспомнят и к нам сами придут!

— Что е этим-то делать, государь? — Головкин показал на Феську Хлюса.

   — Поднять на дыбу, пусть правду скажет! — гневно кинул Пётр.

   — Не треба, не треба! — возопил Хлюс, падая в ноги царю. — Я и сам всё расскажу.

   — Хорошо, встань! Я сегодня добрый! — Лицо Петра В впрямь озарила улыбка — вспомнил о выздоровлении царевича. — Говори, как поживает Иуда, которого я велю во всех церквах проклинать.

   — Живёт та клята Мазепа в Ромнах, во всяких роскошах: на стенах ковры дивные, убраны дорогим оружием, — скороговоркой тараторил Хлюс. — Однако шведы следят за Мазепой зорко. В сенях и в доме стоят крепкие караулы — солдат полная рота! — не утаивал Феська, зная, что чем больше он скажет, тем дальше от него будет страшная дыба.

   — Значит, и шведы сторожат нового Иуду! — усмехнулся Пётр. — Не доверяют?!

   — Боятся, должно быть, как бы не сбег! У Мазепы ведь и крымский хан, и турок-сераскир в Бендерах в приятелях ходят! — вмешался Головкин.

   — Наш Иуда, ежели изловчится, и в самом деле к туркам сбежать может! — поддержал канцлера Ушаков и добавил: — А отчего это Мазепа на днях медку просил ему принести, Хлюс? Что, ему шведы провианта уже не дают?

   — Отчего же не дают? — даже как бы обиделся за Мазепу Феська Хлюс. — Да ежели рассудить, то не шведы пана гетмана, а пан гетман шведов кормит. При мне приказал сотникам Дубенского полка собрать для короля и его войска двадцать четыре тысячи волов, сорок тысяч свиней, шестьдесят тысяч осмачек ржаной и сорок тысяч пшеничной муки!

   — Э, да ты и впрямь, хлопец, многое знаешь! Гаврила Иванович, ступай и допроси его хорошенько! — распорядился Пётр.

Драгуны потащили упиравшегося Хлюса в канцелярию. Головкин вышел за ними.

А Пётр подманил к себе Ушакова и спросил недоверчиво:

   — А откуда тебе-то о медке гетманском известно?

   — Да есть у меня один священник, отец Гавриил из Будищ. Ходит из села в село, собирает гроши на погоревший храм. Он у меня ныне первый лазутчик. К самому Мазепе батюшка вхож. Его-то и просил Иуда медку достать! Ведь мало ли что Мазепа сотникам своим приказывает: не слушают мужики гетманских универсалов, не везут шведам провиант и скот к ним не гонят. Чаю, ежели выгнать шведа из Ромен, великий у них голод и холод объявится! — И Андрей Иванович изложил, пользуясь удобным случаем, план Чирикова, как, взяв Гадяч, выманить шведа из Ромен.

   — Добрая затея! Сам придумал? — спросил Пётр. (И здесь Чириков огорчился бы — на царский вопрос Андрей Иванович скромно потупил голову). — Молодец! Едем в Лебедин, в штаб. Там фельдмаршалу и господам генералам обо всём и поведаешь.

В тот же день царь и Ушаков мчались уже в Лебедин. Роман и драгуны, кляня мороз и царскую службу, сопровождали кибитки. А зарок свой Пётр в том же году выполнил, построив в тверском Желтоковом монастыре церковь во имя Святого Алексия, человека Божия.

ПОБЕДНЫЕ КОЛОКОЛА

В начале лета 1709 года в Москве с нетерпением ждали известий из-под Полтавы. Московские обыватели ведали, что неприятель второй месяц осаждает дотоле безвестный городок, и уже откуда-то знали, что ежели падёт та южная фортеция, шведы оседлают широкий Муравский шлях, по которому запылит союзная им крымская орда. Все помнили, что сей шлях — самая короткая дорога на Москву, по коей обычно и совершала набеги татарская конница.

Посему особливо осторожные бояре стали потихоньку перевозить своё имущество в заволжские вотчины, невзирая на жестокие запреты князя-кесаря Ромодановского. Но как тут запретишь, ежели у бояр и московских дворян имелась вековая привычка — проводить лето в своих усадьбах.