Когда улыбнется Ганеш

Невеста — индуска, жених — буддист, поэтому среди гостей представители того и другого духовенства. Сперва пожилой индус произносит короткое напутствие новобрачным, сидящим под аркой из украшений и принимающих поздравления близких. Потом начинается буддийская церемония. Молодые переходят в другой конец зала и в момент, вычисленный заранее астрологами, вступают на специальный помост, усыпанный рисом. Щупленький бонза связывает золотой проволочкой большие пальцы рук жениха и невесты, окропляет их святой водой и что-то выкрикивает. Невеста — почти девочка. Смуглая, стройная, нежная, с множеством золотых украшений в крыльях маленького носика, в мочках ушей. Ее черные глаза-угли сверкают неподдельным счастьем, хотя нет-нет да и мелькнет в них усталость. Жених, напротив, светлолиц и высок, взгляд его кроток и застенчив. Неумело пытается скрыть восхищение невестой. Обоим как будто нет никакого дела до породнившихся с их помощью капиталов, до истеблишмента, который они так красиво представляют в этом королевски блестящем зале.

Кстати, на этой свадьбе я впервые столкнулся с ланкийскими суевериями. Мне приходилось читать о демонических культах и культах богов-покровителей, распространенных на острове. О том, что зачастую, независимо от исповедуемой религии, ланкиец считает, что живет в окружении множества различных демонов и духов, которых необходимо постоянно ублажать, с одной стороны, и по возможности избегать — с другой. Мои попытки заговорить с кем-либо на эту тему ни к чему не привели. И вот тогда в Голл-Фейсе я вдруг обратил внимание на одну безупречную пару за соседним столиком. Неожиданно юноша, как бы встрепенувшись, вскочил, потом сел и со строгим выражением лица отставил в сторону тарелку с ломтиками жареной баранины, стоявшую перед его прекрасной спутницей. И я вспомнил, что демоны-яка любят запах жареного, и поэтому красивая женщина, от которой пахнет жареным, может, сама того не желая, сделаться их добычей. А это не только бесчестье, но и прямая опасность для общества, ибо от случайной связи с демоном может родиться только демон. Жареное мясо под вечер опасно и для юношей, ибо ночью его может подстеречь мохини-якини, очаровать своей красотой, а потом съесть…

* * *

Вцепившись в металлический поручень и боясь оглянуться, медленно протискиваюсь вверх. Еще шаг — и я на вершине сигирийской скалы, как бы вонзившейся в землю острием гигантского конуса. Далеко внизу — ров, кишевший некогда крокодилами, холмы с каменными глыбами на тонких ножках, которые мгновенно могли быть сброшены на атакующее войско. А сюда, на скалу, можно было попасть лишь по веревочной лестнице, которая потом убиралась. Здесь у Кассьапы был дворец с бассейном и дансинг-холлом. Здесь в роскоши и страхе прожил он 18 лет. Любитель поэтических парадоксов назвал бы Сигирию чудом, рожденным страхом. И в самом деле, разве не страх перед возмездием заставил Кассьапу вырубить этот замок в скале? Ему было чего бояться. Он замуровал заживо в стене своего собственного отца Дхатусену и завладел троном, который по закону должен был унаследовать другой сын Дхатусены — Моггалана. Моггалана, удалившийся в Индию, мог вернуться в любой момент. И вернулся, и разбил войска брата-отцеубийцы, и тот, исчерпав все шансы на спасение, перерезал себе горло, Эти поистине шекспировские страсти разыгрались в Сигирии задолго до появления Шекспира — в конце V века вашей эры. Стало быть, и тогда не была Ланка «раем в океане» для ланкийцев. Остров стал им значительно позже — для португальских, голландских, английских колонизаторов. Не раз сравнивали с землей его города и раньше завоеватели с субконтинента.

Из Сигирии я еду в Полоннаруву, которая сделалась сингальской столицей в начале XI столетия, после разгрома и разрушения первой столицы — Анурадхапуры.

Резные базальтовые стены окружают базальтовое же изображение Будды. Полоннарува разделила участь Анурадхапуры. Много сотен лет каменный Будда стоит под испепеляющим солнцем. Когда-то он пребывал в прохладном полумраке в окружении множества зажженных свечей и курильниц, источавших благовоние, и люди приходили к нему, прося защиты. Но он не сумел защитить ни их, ни себя от индуистских фанатиков. Огромная каменная стела испещрена письменами. Если перевести их на бумагу, получится, наверное, книжка страниц в полтораста. Видимо, Виджаябаху I рассказал потомкам, как удалось ему восстановить здесь на короткое время сингальский трон… Камни говорят больше, чем эти письмена, наверное, даже тем, кто способен их прочесть. Это — кричащие камни. Вопиющие о трагедии, здесь разыгравшейся. Но слух наш несовершенен, и мы не слышим этого крика, и не раздирает он наши души, влекомые чудовищной живописностью развалин.

Все в Шри Ланке объемно, прозрачно, естественно, все западает в душу.

И слишком много рубцов на ее прекрасном лице. Не только осязаемых.