Когда улыбнется Ганеш

В отличие от бангладешских городов, в которых глазу не на чем отдохнуть и человек находится в состоянии подавленности от всего, что он видит вокруг, деревни этой страны живописны, краски их щедры и добры. Деревенька, в которую мы попадаем, состоит из нескольких крошечных островков-усадеб, утопающих в зелени пальм и баньянов. К одной из них ведут от дороги мостки. Внизу, вокруг островка, густо зеленеет созревающий рис. В сезон дождей усадьбы сообщаются друг с другом с помощью лодок. «Двухкомнатная» хижина крыта соломой, стены ее сделаны из джутовых стеблей, скрепленных глиной. Родственница Кабира вовсе не старуха, ей немногим больше сорока. Этот возраст считают в бенгальской деревне преклонным — там редко кто доживает до пятидесяти.

— Спой, тетка Шэнас, — просит Кабир. — Мой друг никогда не слышал баромаси.

Тетка Шэнас оправляет зеленое сари, надетое, очевидно, на голое тело — у крестьянок не бывает денег, чтобы обзавестись кофтами и нижним бельем, — садится, скрестив босые ноги в ссадинах и порезах, опускает сложенные лодочкой изящные руки с загрубевшими пальцами, И мы с Кабиром погружаемся вдруг в ее тайную думу, печальную и радостную, горькую до отчаяния и неожиданно нежную. Голос ее звучит то грустным контральто, то звонким колокольчиком. Бесконечно длинные ноты сменяются каскадами кратких возгласов речитатива.

У нее даже нет трехструнной бенгальской бренчалки.

У нее нет ничего, кроме этой хижины и шестерых сорванцов, младшему из которых девять. Но у нее есть ее несравненная песня.

Тяжек удел бангладешского пахаря. Думаю, что нигде больше в мире не испытывает крестьянин такой горечи. Засухи и наводнения в течение нескольких дней уничтожают результаты полугодового труда бенгальского земледельца. Все время нависает над ним угроза голода. Ежедневная мысль его направлена на то, чтобы выжить. Не завтра или послезавтра, а сегодня. Не умереть и не дать умереть своим детям сегодня — вот его главная забота.

Какова реальная перспектива развития сельского хозяйства в этой многострадальной стране? Когда бенгальский земледелец, составляющий 85 процентов 90-миллионной страны, сможет распрямиться, спокойно вздохнуть и прокормить себя? Тогда, очевидно, когда прекратится его зависимость от капризов погоды.

Покойный Зиаур Рахман за два года до своей гибели провозгласил «революцию» в деревне. Он призвал крестьянство начать повсеместное рытье каналов. Слово «диггинг» — рытье стало непременным компонентом газетных заголовков, а аккуратненький президент то и дело появлялся на телеэкране с киркой или заступом в руках. Обступавшие его на том же экране крестьяне и зажиточные владельцы телевизоров в своих квартирах с изумлением наблюдали, как споро и точно работал президент.

Его уже нет, и слово «диггинг» забыто. О самостоятельном рытье каналов никто больше не говорит. Но споры о том, как помочь крестьянину и стране, обычный дефицит зерна в которой составляет два — три миллиона тонн, а во время стихийных бедствий нередко удваивается, продолжаются.

Я еду в Майменсингх поговорить об этом со специалистами. Майменсингхский университет — один из крупнейших в Бангладеш, на шести его факультетах учится около пяти тысяч студентов, преподает две с половиной сотни ученых.

В город въезжаю незаметно, оказываюсь вдруг на крутом берегу Брахмапутры. В отличие от большинства здешних рек она зеленовато-синяя, прозрачная и не кажется очень уж широкой. Это, конечно, лишь один из рукавов могучей реки, его вполне можно было бы принять за какой-нибудь Днестр. Не могу точно сказать, сколько жителей в Майменсингхе. На глаз — тысяч 200. Грязи такой, как в Дхаке, нет. Хорошо выглядят современные корпуса университетского городка, построенные с учетом жары, легкие, просторные, чистые. На небольшой зеленой площадке разбит палаточный бивак с государственным флагом на высокой мачте.

— Это полиция, — сообщает мне улыбаясь преподаватель университета мистер Хак. — Студенты народ опасный, вернее, взрывоопасный, поэтому полиция у них под боком и всегда начеку.

Слова моего спутника подтверждают гигантские лозунги, намалеванные красной краской на стенах зданий. Некоторые из них едва ли пришлись бы по вкусу президенту Эршаду.

Знакомство с университетом начинаю с большой фермы, которая является экспериментальной базой и одновременно кормит студентов и преподавателей. Мистер Хак представляет мне худенького юношу в очках, мистера Ахмеда, заведующего птичником.

— Нам нужно минимум 10 тонн кормов, а мы имеем лишь три, — говорит мистер Ахмед, показывая свое хозяйство.

— А что вам мешает иметь все десять, у вас вон сколько земли, — сердито возражает юноше мистер Хак. — Вот вам, — он обращается уже ко мне, — наглядный пример распространенного у нас отношения к делу. Все ждут, что им преподнесут все необходимое.

Молодой человек выслушивает это, опустив голову, тем самым признавая справедливость сказанного.

— Все-таки мы на 80 процентов себя окупаем, — вдруг радостно вспоминает он. — Дотация покрывает лишь 20 процентов производственных затрат.