Когда улыбнется Ганеш

Неподалеку от Биканера неожиданно попадаю на единственную в Индии ферму по разведению верблюдов. Этих животных встречаешь во всех уголках страны, но рождаются они на обычных скотных дворах. Здесь же все организовано по-научному. И мистер Гупта, директор фермы, знакомит меня со своими питомцами — шумной, многоголосой, рыжей ватагой, вернувшейся с пастбищ. Он показывает мне только что родившегося верблюжонка, маленького, мокрого, испуганного, треплет по шее его мамашу и долго говорит о том, что будущее человечества неразрывно связано с верблюдами.

Снова я еду по пустыне, которая, несмотря на видимую бедность свою, оказывается невероятно щедрой. Ни один многоплановый и удивляющий разнообразием пейзаж не западает в душу так, как пустыня. Она пробирает тебя насквозь, и ты чувствуешь вечность земли, ее необъятность и зыбкость жизни. Ты наблюдаешь, как все сущее находит приют и здесь, как обретают магические формы каменные глыбы, как, подчиняясь неизвестной воле, струится песок, как назло ему выстраиваются у дороги кактусы и низко парят над ними птицы, высматривающие маленьких змей и ящериц, no-видимому очень вкусных.

Я уже где-то на северо-востоке штата. Спрашиваю дорогу на Суратгарх и вскоре останавливаю машину у величественного, прямо-таки дворцового фасада. Так оно и есть. Правление Суратгархской государственной механизированной фермы, расположилось в бывшем летнем дворце биканерского махарджи. Ферму заложили в 1956 году, через шесть лет после провозглашения республики. Тихий человек в черном френчике, серебрящиеся виски которого разделяет белая шапочка, старший администратор фермы, обращает мое внимание на один из снимков большого стенда у входа: сыпучие пески, подернутые легкой рябью.

— Таким было это место, когда мы начали строить здесь ферму, — говорит он. — С помощью советских друзей и благодаря советскому оборудованию мы смогли выровнять эту территорию, оросить ее и начать выращивание высокоурожайных зерновых культур.

Советских специалистов здесь давно уже нет — лишь имена их красуются на мемориальной доске. Зато есть довольно много советских тракторов и комбайнов, составляющих вместе с индийскими и американскими машинами довольно внушительный парк. Господин Баласубраманиам, так зовут старшего администратора, рассказывает о своей ферме. Она занимает около 12 тысяч гектаров земель, отвоеванных у пустыни. Располагает лучшей мастерской в северо-западной части Индии, поэтому техника никогда не простаивает. Здесь используются наиболее эффективные сорта пшеницы, рекомендованные крупнейшими сельскохозяйственными университетами в Пенджабе и Раджастхане. Хозяин знакомит меня с молодыми агрономами и инженерами, каждый из которых окончил высшее учебное заведение. Это собранные, деловые, знающие себе цену, умелые люди. Можно ли вписать их в образ отошедшей в прошлое, так называемой Британской Индии? Можно ли представить себе самого господина Баласубраманиама в тех, не таких уж давних, условиях жизни и труда? Отцы и дети нынешнего поколения индийцев жили в атмосфере чудовищных лишений, они существовали, как говорится, в другом измерении.

В Джодхпур я приезжаю вечером. Вокруг маленького храма, источающего ароматы каких-то курений и рассыпающего вокруг мелодичное позвякиванье, теснятся ярко освещенные лотки, заваленные унылым хламом — расческами, майками, помадой, мотками ниток, плоскими индийскими сандалиями с петелькой для большого пальца. Город кажется маленьким, грязноватым и после Удайпура ординарным. Я еще не знаю, что меня ждет утром.

Первое, что вижу из окна гостиницы, проснувшись, — огромный вертикальный цилиндр форта, надетый на голову отвесной горы. Еду туда по узкому серпантину, поминутно оглядываясь на белеющий внизу, оказавшийся удивительно стройным и компактным город. Отсюда, сверху, он кажется гигантским кораблем, бороздящим океан пустыни. Его очерчивает, подобно борту, стена, преградившая путь пескам. Еще несколько виражей, и мы въезжаем в узкую щель внешних ворот. Крепость основал в середине XV века махараджа Джодха, давший имя и ей, и городу. Последовавшие за ним махараджи построили в крепости множество великолепных сооружений, расширили ее, и опа превратилась в целый город со своими улицами и площадями.

Крутые, мощенные камнем тропы вдоль толстых стен с бойницами, ярусы укреплений, фантастические белоснежные очертания главного дворца, резной фасад дворца сандалового… Во внутреннем дворике одного из дворцов знакомлюсь с группой молодых раджпутов в зеленых мундирах и ярко-красных тюрбанах. У белой колоннады, сквозь которую виден на дальнем холме ажурный, тоже белый Дворец кремации, пожилой раджпут с грозными пиками седых усов, позвякивая множеством орденов и медалей на груди, наматывает на голову длинную многометровую, как принято в Раджастхане, ленту тюрбана.