Я кивнула и пошла за ним по темному коридору, по пути завернув в ванную и взяв в руки губку, которую смочила в теплой мыльной воде.
Броуди осторожно раздевал Ноа в его комнате на красной кровати в виде гоночной машины, которую Ноа подарили Кейт и Патрик. Комната была вся оформлена в красном, белом и темно-синем тонах, вдоль одной из стен простирался низкий и большой стеллаж, в котором хранились все его игрушки в холщовых коробках. Я осторожно открыла дубовый комод и вытащила оттуда мягкую пижаму с Губкой Бобом, персонажем любимого мультика нашего сына.
Ноа все еще находился в полудреме, его веки были такими тяжелыми, что он едва ли мог открыть глаза, но он все же попытался это сделать.
– Привет, папочка, – тихо пробормотал он.
– Привет, дружище. Давай-ка снимем твою грязную футболку.
Ноа сел и поднял руки вверх, и Броуди тут же снял с него футболку, оставив его в одних трусах.
– Мне надо срочно в туалет, – пробурчал он, пока я осторожно вытирала ему лицо теплой мыльной губкой. – Очень-преочень надо.
– Давай, иди, бегом, – сказала я.
Он резко вскочил с кровати и побежал в ванную. У Ноа есть одна дурная привычка терпеть до последнего.
– Ой-ой-ой! – вдруг послышалось из ванной комнаты. – Я промахнулся!
Броуди громко засмеялся, а я вздохнула. Клянусь, Ноа всегда чаще промахивается, чем попадает в цель. Мне часто приходится вытирать его мочу с пола или с сиденья белого унитаза. А иногда, когда сын находится в особенно хорошем расположении духа, даже со стены.
Чтобы наконец-таки уложить Ноа спать, потребовалось еще минут пятнадцать. Наконец он крепко уснул, тщательно укрытый темно-синим одеялом с белыми звездочками. Я оставила ночник включенным, закрыла за собой дверь его комнаты и пошла в гостиную, где меня еще ждал Броуди.
Я остановилась в дверях комнаты – Броуди как раз поставил большую фотографию в рамке обратно на одну из полок, висевших на стене напротив дивана. Это была детская фотография нас троих: меня, Броуди и Джуда. Мы тогда сидели на веранде Маккалистеров и ели фруктовый лед. Мы совсем не смотрели в камеру; фотограф поймал в кадр наш веселый смех. Мы были тогда такими счастливыми, такими беззаботными. Мальчишки наверняка в тот момент рассказывали одну из своих дурацких каламбурных шуточек, которыми они так увлекались именно тем летом. Я сидела между ними, впрочем, как и всегда.
А теперь я вбила между ними большой клин, и неизвестно, можно ли как-то это вообще исправить.
Броуди повернулся лицом ко мне и спиной к деревянным полкам, на которых бережно хранились мои любимые книги и дорогие сердцу воспоминания – фотографии в рамках, сувениры, горшки и вазы, которые мы с мамой старательно делали вместе в год ее сложной химиотерапии. Я прошла по паркету к потрепанному кожаному дивану и села, поджав под себя ноги.
– Как сейчас дела у твоей лошади?
Он повернул свою руку ладонью вверх и внимательно посмотрел на запекшуюся на ней кровь.
– Запуталась в колючей проволоке на участке моего соседа. Пришлось срочно чинить забор. У этих лошадей есть целых тридцать акров пространства – бегай себе там сколько влезет, но они все равно всегда рвутся на волю. Но в этом и есть вся особенность диких лошадей. – Он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Если есть забор, то они совсем не чувствуют себя поистине свободными.
– Но забор ведь нужен для того, чтобы защитить их от внешних опасностей.
– Да, но они-то этого не знают и не понимают. Они видят эту преграду и хотят посмотреть, что же там, с другой стороны. Так же, как и все мы в детстве.
Он был чертовски прав. Мы постоянно лезли туда, куда нам было строго запрещено ходить. Постоянно стремились к новым неизведанным горизонтам.
– Зачем ты пришел? – Я пригладила вязаный желтый плед, висящий на спинке дивана. – Я не ждала тебя сегодня вечером.
Он сощурил глаза:
– Теперь мне нужно просить у тебя разрешения, чтобы увидеть собственного сына?
– Нет. Конечно же, нет. Я просто не ожидала тебя сегодня уже здесь увидеть. – Он все еще стоял в закрытой позе, скрестив руки на груди. Непохоже, что он зашел просто поболтать. – Что это сегодня было на ужине?
– Ты о чем? – спросил он, намеренно делая вид, что совсем не понимает меня.
– Ты знаешь о чем. Зачем ты стал меня вдруг обнимать? Пытался этим утереть Джуду нос?
Он всплеснул руками:
– Ну вот, приехали! Опять все упирается в Джуда!
– Дело вовсе не в Джуде, но это было… – Я покачала головой, опустив глаза на небольшой журнальный столик из необработанного дерева, стоящий возле дивана. Джуд сделал его очень давно из столетнего дуба. – Вы двое раньше были как братья, а теперь ты его почему-то ненавидишь.
– Может быть, напомнить тебе, что он натворил в прошлом? Ты ждешь, что я так просто все забуду и прощу его? Ну уж нет, никогда не бывать этому. И скажу тебе вот еще что. – Он обвиняюще ткнул в меня пальцем. – Если ты снова решила наступить на те же старые грабли, то, ради бога, постарайся не втягивать в свой сумасшедший бедлам Ноа!