– Мы сделали вкусные панкейки! – похвастался Ноа. – Хочешь?
– Нет, спасибо.
Он взял со стола небольшую полоску бекона и запихнул ее в рот, а потом налил себе ароматный кофе. Очевидно, он хорошо знает, в каком именно шкафчике стоят кружки, и чувствует здесь себя как у себя дома. Он сел на стул рядом с моей Лилой, всячески демонстрируя мне, как они сильно близки друг с другом.
– Как прошло твое соревнование? – спросила она у Броуди.
– Ты снова выиграл, папочка? – спросил Ноа.
Он широко раскрыл глаза, уперся руками в стойку и привстал на колени на своем высоком табурете. Все его внимание сейчас было приковано к человеку, который в его глазах был настоящим героем. Табурет под ним немного покачнулся и встал на две ножки. Я осторожно придержал Ноа рукой, чтобы табурет под ним не упал, а он сам не врезался лицом прямо в гранитную поверхность. Левой рукой я продолжал крепко держать деревянную ножку стула, а в правой держал свою кружку с кофе.
Броуди покачал головой. Судя по его виду, он несколько дней подряд провел без сна.
– Нет… Старею.
– Стареешь? – фыркнула в ответ Лила. – Тебе всего тридцать один!
Он усмехнулся:
– Я занимаюсь этим с ранних подростковых лет. Теперь лучшие в туре – это парни, которые лет на десять меня моложе.
Лила лишь легонько ткнула его локтем.
– Тогда пришла пора снимать свои шпоры и уходить на покой, ковбой.
Он провел рукой по своим волосам и громко вздохнул:
– Наверное, ты права.
– Я знаю, что тебе очень по душе это занятие, Броуди, – сказала Лила. – Но ты нужен нам здоровым и сильным. Это чертово родео принесло тебе такое большое количество переломов и травм, сколько иным людям не выпадает перенести и за всю жизнь.
Он поглядел на нее исподлобья:
– Осторожнее, а то я вот-вот начну думать, что тебе не все равно.
– Мне не все равно. Я всегда очень переживаю, когда ты уезжаешь на свои соревнования.
Я заскрипел зубами. Было даже удивительно, что кружка не раскололась на маленькие части – с такой силой я ее сейчас сжимал. Лила беспокоится о нем, как будто он каждый раз ездит в зону боевых действий, а не на тупое родео, где все, что от него там требуется, – это в очередной раз не упасть с лошади. Он ведь занимается этим ради славы, ради громких аплодисментов толпы и людского обожания. Я хорошо знаю об этом, потому что много раз ездил на родео, где он всячески и по-разному петушился, как настоящий дамский угодник.
– Сколько раз я уже говорил тебе, что не нужно переживать, – сказал Броуди Лиле. – Я всегда возвращаюсь обратно домой.
Это был очередной укол в мою сторону. А Лила даже не заметила этого и с готовностью заглотила протянутую наживку.
Какая все же милая семейная сценка! Мне в ней явно не было место.
– Ты все? – отрывисто спросил ее я, потянувшись за ее тарелкой, к которой она так и не притронулась, после того как пропавший ковбой заглянул на огонек и по-хозяйски уселся с ней рядом.
– Да, но не надо убирать посуду, я это сделаю сама…
Я проигнорировал ее возражения и собрал со стола всю грязную посуду.
– Да, мамочка, – вставил Ноа, – папочка ведь всегда возвращается к нам домой!
Я полностью загрузил посудомоечную машину и хлопнул дверцей немного сильнее, чем следовало. Затем повернулся к Лиле, намереваясь сказать ей, что нам нужно вылезать из дома. Пусть Броуди сегодня забирает Ноа, а мы проведем этот день вместе.
– Что, пора уже бежать? – спросил меня Броуди. – Что-то пошло не по-твоему?
– Броуди! – предупредила его Лила. – Не начинай опять!
Он ухмыльнулся:
– Просто говорю все как есть.
Так, дышать глубоко. Он же провоцирует меня. Он специально все сейчас подстроил так, чтобы показать мне, что они настоящая семья.
– Не слишком-то привязывайся к своему дяде Джуду, – сказал Броуди сыну. – У него есть плохая привычка убегать, когда в жизни становится нелегко.
Я крепко сжал руки в кулаки. Вот же сволочь.
– Броуди! – прошипела Лила. – Перестань!
– Эй, дружище, может, ты пойдешь в свою комнату и оденешься? Сходим с тобой к нашим лошадкам. Ты же сможешь одеться сам?
– Смогу! – ответил Ноа, быстро спрыгнул с табурета и выбежал из кухни.
Дождавшись, пока Ноа убежит подальше, Броуди сказал:
– Весело было играть в семью, не так ли? Но прошло всего несколько недель. Вот я и вернулся обратно. Ноа и Лила больше не будут всецело принадлежать одному тебе. Посмотрим, как ты это выдержишь. Ты ведь никогда не умел делиться.
– Почему я должен с тобой делиться, если этот человек изначально принадлежит одному мне?
– Как я уже сказал тебе, Ноа – мой сын, не твой. А Лила…
– Ничья, – вмешалась в разговор она. – Я принадлежу только себе одной. И я вообще-то все еще здесь. Я не разменная монета и не игрушка, которую вы не можете между собой снова поделить. Так что быстро прекратите метить свою территорию, как настоящие животные. Если не можете спокойно разобраться друг с другом… – Она замолчала, покачала головой и перевела на меня свой внимательный взгляд: – Если вы не способны на это, то все ваши сладкие речи для меня ничего не значат.
Я открыл рот, собираясь опротестовать ее слова.