Когда упадут звёзды

Она повторяла это вновь и вновь, пока я не внял ее просьбам и не начал предпринимать очередные попытки заполнить легкие необходимым кислородом, а затем выдохнуть его. С каких пор мне стало так трудно дышать?

Я откинулся на изголовье нашей кровати и закрыл глаза, чувствуя себя чересчур обессиленным и разбитым.

– Я сделал тебе больно? – спросил я, когда мое дыхание наконец-то пришло в норму. Я уже не тот девятнадцатилетний парень, который смотрел, как его друг медленно умирает. Я не в Афганистане, я в Техасе, у себя в кровати. Со мной рядом моя любимая Лила, которая беременна нашим ребенком. – Я сделал что-то…

– Нет, нет. Ты просто сильно метался по кровати. И ты… кричал.

Проклятие. Я метался по кровати и кричал. Я открыл глаза и потер ладонями уставшее лицо.

– Прости. Я сильно напугал тебя?

– Нет, – солгала она.

Конечно же, очень напугал, ты, чертов кусок дерьма. Каким надо быть все же психом, чтобы дергаться и кричать во сне? Голова разрывалась от дикой боли. От света боль становилась еще сильнее, но я все же включил светильник, поскольку мне было необходимо прямо сейчас увидеть ее лицо. Мне было необходимо увидеть мою Лилу и удостовериться в том, что с ней все в полном порядке.

Она присела рядом со мной, и я повернул голову, чтобы получше рассмотреть ее лицо. Она улыбалась мне, но улыбка ее была натянутой.

– Со мной все нормально, – заверила она меня. – Что тебе сейчас приснилось?

Я не могу обо всем ей рассказать. Этот сон для меня слишком реален. Я никогда бы не хотел, чтобы Лила видела во мне настоящего убийцу. Ей совсем не стоит знать обо всем том дерьме, которое мне пришлось повидать, и о тех вещах, которые мне приходилось там часто делать. Стоит лишь один раз это представить в своей голове, и ты уже не сможешь об этом никогда забыть. Поэтому все эти страшные и ужасные картины хранились в отдельном ящике моего подсознания, а Лилу я старался ограждать от всех ужасов войны. Проблема была в том, что отдельного ящика мне уже не хватало. Воспоминания полностью просочились в мою жизнь. Вместо того чтобы оставить ту войну позади, что всегда удавалось мне в прошлые годы, я привез войну с собой в наш дом.

Мой взгляд упал на ее руки. Она немного потирала запястье. Заметив, что я внимательно наблюдаю за ней, она перестала делать это и спрятала руки под одеяло.

– Лила, дай мне, пожалуйста, посмотреть на твое запястье.

Она покачала головой:

– Все в порядке.

Черт побери.

– Ничего не в порядке. Дай посмотреть!

Лила неохотно протянула мне руку, и я взял ее в свои ладони. Я старался быть с ней как можно нежнее, но она все равно поморщилась от боли. Ее рука уже заметно опухла.

– Что я с ней сделал? – спросил я, и мой голос вдруг сломался.

В груди все сильно сжалось, и опять стало тяжело дышать. Я боролся с желанием расплакаться, как чертов младенец. Вчера утром я видел нашего маленького малыша на УЗИ. Его сердце билось так спокойно и размеренно, и тогда я поклялся себе, что постараюсь стать лучшим отцом на всем этом свете.

– Ты ничего не сделал. Просто я… Это все я. Я упала с нашей кровати.

– Ты упала с кровати? – К горлу подступила горькая желчь. Я дотронулся до ее живота. – Ты как, все нормально? С ребенком все в порядке?

– Все нормально. Правда, все хорошо, – заверила меня она, мягко положив свою ладонь на мою.

Разве это было нормально? Ничего из этого нельзя назвать нормальным.

Я соорудил груду из трех подушек и водрузил на нее локоть Лилы.

– Нужно держать руку немного на высоте, чтобы твое запястье было чуть выше сердца. Это поможет…

Как именно это поможет? Поможет ей с опухшим запястьем? Поможет ребенку, которого она носит? Поможет ее душевному равновесию? Как мы дошли до такого? Я никогда раньше не думал, что наступит день, когда мне придется защищать Лилу от самого себя.

– Я принесу тебе лед.

К счастью, вывиха у Лилы не было, но несколько дней она все равно ходила с перебинтованным запястьем. Перед сном я ложился в кровать вместе с ней и тихо ждал, пока она уснет, а затем перебирался на холодный пол или на диван. Иногда я просто долго ходил туда-сюда по гостиной или сидел на нашем балконе до тех пор, пока не замерзал до самых костей.

Если ночью мне и удавалось поспать несколько часов подряд, то это можно было назвать действительно удачей. Я не доверяю себе, поэтому не могу теперь позволить себе спать рядом с Лилой. Я пытался завязать с виски и наркотой, о которой она даже и не подозревала. Я старался стать лучше: ради Лилы, ради нашего ребенка. После той ночи, когда я неосознанно повредил ей запястье, я не брал в рот ни капли алкоголя, и последние две недели прошли без всяких опасных инцидентов.

Но сегодня все полетело к чертям.

Я был словно бомба, которая вот-вот взорвется, и не понимал, как взять себя в руки, чтобы сдержать свой ярый гнев.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – закричал папа. – Джуд! Пусти его!