Когда в Чертовке утонуло солнце (СИ)

— Лучше бы подкреплений дали, — проворчал ротмистр, вскрывая послание и бегло пробегая его взглядом. — Так. Ну, это мы уже делаем. Ага. Ясно. Примем к сведению. Угу. Ну и ладушки. И на том спасибо, что новых хомутов на шею не навешали, — инструкции, заботливо перевёрнутые тыльной стороной, чтобы не смог прочесть никто из посторонних — включая самих курьеров — легли на стол.

— Разрешите идти, пан ротмистр? — спросил Шустал.

— Куда вы сейчас?

— К пану Кабуреку. Пан Резанов — его зять.

Брови Калиты взметнулись в изумлении вверх, рот раскрылся. Секунду-две он ошарашенно таращился на Максима, а затем расхохотался так громко, что на столе задребезжала чернильница.

— Вот те на! Это чьими же стараниями?

— Господина третьего секретаря, — недовольно буркнул Максим.

— Отто? Ох, старый лис! Поздравлю при случае, — ротмистр тыльной стороной ладони утирал с глаз слёзы, продолжая похихикивать. — Ну, идите. Свидимся ещё, пан Резанов.

Никаких лесенок, созданных для удобства туристов, эта Прага никогда не знала, так что им пришлось пройти сквозь Малостранские ворота и топать дальше, до ближайшего перекрёстка. Слева и справа первые этажи зданий насквозь пронизывали готические аркады, в которых помещались разномастные лавчонки и пара-тройка пекарен. На углу, у перекрёстка, сразу три аркады по правой стороне улицы занимала харчевня.

— Неплохое местечко, — показал на неё Шустал. — «У золотого гуся».

Максим не отреагировал. Иржи свернул влево, потом ещё раз влево, и повёл его через настоящий лабиринт проходных двориков и проездов. Здесь между домами теснились какие-то сараюшки и навесы, один раз дорогу им перегородила телега, через которую капрал, ничуть не смущаясь, просто перелез. Горами были навалены бочки, ящики, мешки и всяческая рухлядь.

— Чего ради мы сюда?

— По улице обходить дольше, а так мы прямо к мельнице и выйдем, — пояснил капрал.

Миновав последние ворота, невысокие, но, как и прочие в этом городе, толстые и основательные, они действительно оказались на маленькой площади.

— Чёртова мельница, — указал Шустал на приземистое здание слева, походящее скорее на небольшой бастион. Из здания доносился грохот жерновов. У распахнутых настежь двойных дверей суетилось около десятка хохликов, грузивших на телегу мешки с мукой. Капрал на мгновение остановился, поглядывая на Максима. Тот с мрачной решимостью кивнул:

— Веди. Тянуть не будем.

Они подошли к дверям и Иржи, перекрикивая шум механизмов, поинтересовался у ближайшего хохлика:

— Хозяин где?

— У колеса, — махнул тот мохнатой лапкой вглубь здания.

Парни прошли мельницу насквозь, через открытую дверь вышли на деревянный помост над Чертовкой — и увидели пана Кабурека. Водяной, заложив большие пальцы за широченный кожаный ремень, украшенный узорами из множества медных заклёпок, сосредоточенно рассматривал огромное водяное колесо, питавшее всю мельницу.

Максим с удивлением отметил про себя, что у назначенного ему тестя вполне человеческий вид. Кожа, правда, была очень бледной, даже с лёгкой синевой, а на руках имелось только по четыре пальца — но в остальном это был почти человек. Кабурек носил широкие штаны из бурой холстины, белоснежную рубаху, а поверх неё — подбитую мехом зелёную жилетку с длинными полами. На ногах у водяного были короткие сапожки с отворотами, а на голове — алый колпак, лихо заломленный набок.

— Пан Кабурек, — позвал Шустал.

Тот обернулся — и Максим увидел, что глаза у тестя удивительно зелёные и прозрачные, как будто в них без конца перетекали, играя на солнце искорками, речные волны. Лицо водяного было гладко выбрито, длинные волосы — заплетены в тянущуюся из-под колпака аккуратную косицу. Он без особенного интереса мельком взглянул на Иржи, потом, чуть дольше и внимательнее — на Макса.

— Чем обязан, пан капрал? — спокойно поинтересовался Кабурек.

— Вот, привёл вашего зятя, — отрапортовал Иржи.

Зелёные глаза снова метнулись к лицу Максима. Тот с интересом отметил про себя, что сказанное Шусталом не произвело на водяного такого сильного впечатления, как на самого парня.

— Майер, чтоб его, — процедил пан Кабурек сквозь зубы. — Вечно лезет не в своё дело. Будто от этого что-то поменяется.

— Послушайте, пан, — заговорил Максим, — я тоже не в восторге от всего случившегося, и раз уж мы с вами явно в одной лодке…

— Мы с вами совсем не в одной лодке, — оборвал его тесть. — Мы даже, если угодно, и бортами-то не соприкасаемся.

— Но вам ведь, кажется, не по душе то, что сотворил господин третий секретарь?

— С господином третьим секретарём мы разберёмся сами, раз на раз. Это наше с ним дело, личное. Как вас звать-то, пан зять? — на губах водяного мелькнула и тут же пропала усмешка.

— Максимилиан Резанов. А вас?

— Матиаш Кабурек, — представился тот и почему-то, как и гремлин, тоже на несколько секунд задержал внимательный взгляд на левом ухе парня. Потом вздохнул:

— Ну что ж, пан Резанов. Идёмте, познакомлю вас с пани Резановой.