Когда в Чертовке утонуло солнце (СИ)

В этот момент где-то позади и вверху, слева, громко зазвонил колокольчик. Парень обернулся и, запрокинув голову, уставился на фигурки Орлоя, начавшие свое ежечасное представление.

В колокольчик, разумеется, звонил Скелет, и Максим машинально поискал глазами Петуха, который своим задиристым криком должен был завершать маленький спектакль — но птицы не было. Не было даже маленькой ниши над дверками, которые открывались, чтобы продемонстрировать восхищённой публике шествие фигурок апостолов. Да что там ниша! Не было и самих дверок, и апостолов, и узнаваемого козырька крыши с двумя василисками — только каменный ангел, посеревший и слегка искрошившийся от дождей и ветра, увенчивал часы.

Впрочем, восхищённой публики тоже не наблюдалось. Грохотали телеги, гудела толпа, перетекавшая между лотками рынка, целиком занимающего всё пространство Староместской площади. По улице туда и сюда шагали мужчины с деловитыми сосредоточенными лицами и женщины с корзинами, заполненными покупками. В сутолоке сновали дети, проталкивались через толпу лоточники, криками привлекая внимание покупателей. Из погребка углового дома, помещавшегося почти точно напротив Ратуши, доносились смех, выкрики и обрывки каких-то песен.

Кто-то сильно толкнул зазевавшегося парня. Максим услышал брошенное пренебрежительно: «Ну, чего встал, деревня?!» — и успел только заметить уже скрывающуюся в толпе широкую спину. Толкнувший был одет в короткий коричневый плащ, отороченный красными лентами. Голову его украшала чёрная широкополая шляпа с алой лентой и заткнутым за ленту петушиным пером.

Но не лента, не перо и не плащ заставили парня ошеломлённо смотреть вслед массивной фигуре, пока та не исчезла из виду. Мягкие поля шляпы не скрывали острых ушей, а ворот плаща — медно-красной кожи на шее незнакомца. Максим ошарашенно завертел головой по сторонам, и немедленно убедился, что его догадка верна: по меньшей мере половина всех прохожих на улице принадлежала к какой угодно расе, но только не человеческой.

Глава 2 Кордегардия у Карлова моста

Максим постарался влиться в ритм движения толпы, но удалось это не до конца — то и дело какая-нибудь деталь привлекала его внимание, заставляя замирать на месте, и, разумеется, периодически получать очередной тычок и ворчание от прохожих. Кое-кого из тех, кто заполнял пражские улицы, парень признал, или, по крайней мере, так ему казалось.

У выставленной возле очередного погребка пустой бочки расселась компания низкорослых кряжистых человечков с длинными кустистыми бородами. Одетые в толстые кожаные фартуки, закатав рукава рубах выше локтей — на коже можно было рассмотреть многочисленные следы старых ожогов и царапин — гномы-кузнецы потягивали пиво и о чём-то степенно беседовали.

Прошёл гоблин-лоточник — зеленокожий, остроухий, с длинным, крючковатым носом и жёлтыми кошачьими глазами. Высоким надтреснутым голосом он во всю глотку выкрикивал: «Пирожки, только из печи! Хватай-налетай, не зевай!». Один из шмыгавших повсюду мальчишек попытался было стянуть с лотка пирожок, но взвизгнул — длинные тонкие пальцы гоблина ловко крутанули ухо неудачливого воришки, при этом зазывы покупателей ни на секунду не прекратились.

Некоторым хозяйкам, возвращавшимся с рынка, помогали тащить корзины с покупками маленькие косматые домовые. Ростом они были ещё ниже, чем гномы, и выделялись в толпе своими яркими алыми, зелёными, синими и жёлтыми колпачками. Существо, похожее на них волосатостью, но ростом в добрых два метра, и с абсолютно чёрными глазами, в которых не было и намёка на белки, со скучающим видом стояло у входа в лавку старьёвщика. Оно прислонилось к косяку и равнодушно ковыряло в зубах длинным жёлтым ногтем на мизинце правой руки.

Очередной тычок Максим получил совсем недалеко от Ратуши: он, раскрыв от удивления рот, остановился возле углового дома «У минуты», опоясанного строительными лесами. Под руководством мастера-художника подмастерья только-только закончили подготавливать очередной участок стены под сграффито. Правее подсыхала недавно завершённая часть отделки.

Некоторых из зданий, что украшали многократно виденные парнем фотографии Праги — и из начала двадцатого века, и из его конца, и с туристических порталов и блогов века двадцать первого — не было на улицах вовсе. Другие, хотя и узнавались смутно, имели совершенно непривычный вид. Эпоха Возрождения ещё только неуверенно топталась где-то на Градчанах, да, пожалуй, нашла поддержку у тех вельмож, кто твёрдо вознамерился, по примеру императора, следовать итальянской моде. Но в Старом Месте до сих пор владычествовала готика.