Когда в Чертовке утонуло солнце (СИ)

Отто Майер стиснул зубы и яростно засопел. Секунду-две он боролся с явным желанием выхватить клинок, но потом взял себя в руки и почти любезным тоном заявил:

— В следующий раз — непременно. Но вы вроде бы на своё положение не жалуетесь?

— Дело не во мне. У пани до меня была своя жизнь, а вы её разом лишили и прежней жизни, и возможности выбирать.

— Дурень, — вдруг совершенно беззлобно покачал головой гремлин. — Ох и дурень.

Максим ошеломлённо посмотрел на него. Господин Майер хмыкнул, взглянул на пана Будовца, и отвернулся от младшего стража, предоставляя советнику самому давать объяснения.

— Я ведь сказал вам, пан Резанов, что мы провели тщательное исследование, — начал тот.

— Ну да. Касательно меня.

— И касательно вероятностей вашего будущего тоже.

— Вот сейчас не понял.

— Как вы думаете, сколько Пржемысловичей расхаживает по вашему миру в две тысячи двадцать четвёртом году?

— Эм… — Макс замялся.

— Хорошо. Вижу, вы начинаете осознавать. Скажем так: не один и не два. Мало какой знатный род обходится без внебрачных потомков, так что не заблуждайтесь, ваша история вовсе не уникальна. Просто вы подошли по всем требуемым параметрам.

— И вы в точности знаете моё будущее? — хрипло спросил Максим, чувствуя, как в висках начинает стучать кровь.

— Дурень, — снова буркнул всё ещё стоявший к парню спиной гремлин.

— Невозможно в точности знать будущее, — пояснил пан Будовец. — Но можно просчитать благоприятные и неблагоприятные вероятности, и шанс на их воплощение. Мы не могли позволить себе напрасный риск. Так что ваша встреча с пани Эвой была в целом очень вероятна. Почти неизбежна. Господин Майер просто позволил себе ускорить ход событий, хотя я его отговаривал, поскольку такие попытки иногда оказывают прямо противоположный эффект.

— И как знать, что сейчас не тот самый случай?

— Я её крестный отец, — заявил, поворачиваясь, третий секретарь. — Вы что же, полагаете, что я мог бы причинить Эвке вред?

* * *

Свет, разлившийся над городом словно по щелчку выключателя, очертил приземистый силуэт уже очищенной от тел воротной арки — и голема, который немедленно сунул свой факел в бочку с водой, стоявшую тут же. Люди Майера и Будовца увезли убитых и раненых погромщиков; Шустал, раздобыв где-то тележку и ослика, отправил в кордегардию тело Бедржиха под надзором Ульриха и Вацлава.

В Йозефове в ту ночь было удивительно тихо — кошмары будто испугались реальности, сотворённой пражанами. Напоследок Максим сходил к рабби Лёву и попросил его приказать голему вымыть окровавленную дубину, чтобы не давать лишних поводов для слухов. Старый каббалист явился к воротам, что-то сказал своему слуге — и тот послушно принялся отмывать оружие в той же бочке, в какой гасил факел.

Наконец, появились хмурые спросонья городские стражи и двое чиновников, обеспечивавших работу таможенного поста — и караул ночной вахты отправился обратно в казарму. Доклад командору занял ещё некоторое время, так что когда приятели вышли из главных дверей кордегардии, улицы уже заполняла деловитая многоголосая толпа.

— Не могу идти домой, — покачал головой Макс. — Не хочу нести туда всё это. Кровь и смерть. Пойдём к «Медведику».

Гоблин, признав их, вежливо поинтересовался, желают ли господа сегодня пиво, или покрепче. Памятуя о коварстве сливовицы, Максим спросил тёмного пива, и вскоре они с Шусталом принялись за молчаливый завтрак. Впрочем, капрала хватило от силы на четверть часа почтительной тишины:

— Это — наша работа, — заявил он, поднимая кружку. — В память Бедржиха. Земля ему пухом.

Приятели выпили, не чокаясь, и Иржи спросил:

— О чём ты там беседовал с третьим секретарём и советником? Если не секрет?

— Честно говоря, я даже и не знаю — секрет это или не секрет. Дрянь всё это.

— Что именно?

Макс подумал, потом скривился:

— Я для них — вроде пешки. Можно стать ферзём, а можно сгинуть где-нибудь на первых же ходах. Причём второе куда более вероятно.

— На всё божья воля, — философски заметил Шустал. — Взгляни на это так: там, у себя, ты разве не мог сгинуть по какой-нибудь случайности? Ну, не знаю, камень на стройке на голову упадёт, или балка?

— Это всё-таки не одно и то же. Тут у них большая политика, а я — да и все прочие — разменная монета.

— Они сами тоже разменные монеты. Даже короли и императоры, хоть и стоят высоко, всё равно люди. Слышал про Чёрную смерть?

— Конечно.

— Считай, почти двести лет прошло. А до сих пор про неё рассказывают. Недавно в Венеции и Милане, говорят, началось снова. Теперь все боятся, что распространится дальше, как в старину. Это ты ещё не застал ту панику, что была в начале лета, когда только-только пришли первые вести! Чуть не каждый день были крестные ходы и молебны. Даже мощи Святого Вита обносили вокруг крепостных стен, чтобы защитить город. А в деревнях, говорят, кое-кто вспомнил и язычество, пропахивали вокруг домов защитные круги.

— Круги… — задумчиво повторил Максим. Вдруг глаза его загорелись, он растерянно взглянул на приятеля:

— Слушай, Иржи, тот… человек, с петушиным пером. Он же ясно сказал — на Вышеграде?