Когда Венера смеется

— И все же, если бы кто-нибудь в доме мог точно сказать мне, как умер этот раб, на что он жаловался перед смертью…

Я был остановлен выражением лица Лукцея. Он смотрел на меня долгим внимательным взглядом. Кустистые брови собрались над его глубоко посаженными глазами.

— Кто прислал тебя сюда?

— Я бы не хотел этого говорить.

— Не Цицерон, верно?

— Я пришел как друг Диона.

— Хочешь сказать, я ему другом не был? Убирайся.

— Все, что я хочу — это узнать правду о смерти Диона. Если ты действительно был ему другом…

— Убирайся! Ну? Пошел вон! Прочь! — Луций Лукцей схватил со стола перо и, размахивая им, как кинжалом, сердито глядел, пока я шел к выходу. Когда я выходил, он оставался стоять, нагнувшись над своими рукописями, сердито бормоча про себя угрозы.

Раб, проводивший меня к нему, ждал в коридоре, но, прежде чем мы успели дойти до передней, появилась внушительная, крупная женщина, загородившая нам дорогу.

— Иди, Клеон, — сказала она рабу. — Я сама покажу дорогу нашему посетителю, — по тону, каким она это произнесла, стало ясно, что передо мной хозяйка дома, а по угодливым манерам поспешно удалившегося раба я понял, что она не относится к тому типу римских матрон, которые позволяют своим рабам вольничать.

Жена Лукцея была так же безобразна, как и ее муж. Правда, вместо колючих бровей на ее лице были нарисованы две тоненькие полоски. Волосы, наверное, были бы такими же белыми, как у него, не окрась она их хной. Женщина была одета в просторную зеленую столу, на шее красовалось ожерелье из зеленого стекла, а в ушах — серьги.

— Так ты и есть Гордиан Сыщик, — отрывисто сказала она, оглядев меня язвительным взглядом. — Я слышала, как раб докладывал о тебе моему мужу.

— Что еще ты слышала? — спросил я.

Она оценила мою прямоту.

— Все. Нам с тобой надо поговорить.

Я посмотрел через плечо.

— Не волнуйся, — сказала она. — Никто в этом доме не станет за мной шпионить. Они знают, чем это кончится. Пошли сюда.

Я последовал за ней в другое крыло здания. Впечатление было такое, будто я попал в другой мир. Если кабинет Лукцея выглядел строгим музеем военных трофеев и покрытых плесенью документов, то помещения его жены украшали затейливо отделанные драпировки и изысканные предметы из стекла и металла. На одной длинной стене была нарисована картина, изображавшая цветущий весенний сад в бледно-зеленой, мягко-розовой и желтой красках.

— Ты обманул моего мужа, — сказала она, усмехнувшись.

— Он думал, меня прислал Цицерон. Я не стал ему возражать.

— Ты просто позволил ему думать так, как он хотел думать. Да, именно так проще всего управляться с Луцием. Надеюсь, ты понял, что он не собирался намеренно лгать тебе. Он просто убедил себя, что ничего неподобающего не могло произойти в его доме. Луций намучился, пытаясь свести концы с концами так, чтобы все выглядело правдоподобно. Впрочем, так поступают обычно большинство мужчин, — добавила она про себя. Она прошлась по комнате, трогая безделушки.

— Продолжай, — сказал я.

— Для Луция главное не факты, а то, как они выглядят. Он и подумать не может о том, чтобы в его доме отравили гостя или хотя бы его раба. Значит, ничего подобного и не было, понимаешь? Луций никогда, никогда не отступится от своих слов.

— Но все же это произошло?

Она подошла к маленькому столику, уставленному множеством одинаковых глиняных фигурок. Они были размером с палец ребенка и ярко окрашены. Она взяла одну из них и бесцельно крутила в руках.

— Кто послал тебя задавать вопросы?

— Как я уже сказал твоему мужу, один из друзей Диона.

Она фыркнула.

— Напрасно скрываешь. Я могу догадаться сама.

— Неужели?

— Клодия. Я права? Можешь не отвечать. Я читаю по твоему лицу так же отчетливо, как и по лицу Луция.

— Как ты догадалась, кто нанял меня?

Она пожала плечами и стала вертеть в пальцах маленькую глиняную фигурку. Это была исполненная по обету статуэтка Аттиса, супруга-евнуха Великой Матери, Кибелы, изображавшая его стоящим с руками, сложенными на внушительном брюшке, в красной фригийской шапке с круглым, загнутым вперед колпаком.

— У нас есть свой способ поделиться тем, что мы знаем.

— «У нас»?

— У нас, у женщин.

Я почувствовал укол в позвоночнике, и у меня возникло ощущение, что я уже вел этот разговор раньше — с Вифанией, когда она сообщила мне, что Клодия и Целий больше не любовники, а я спросил, откуда она это может знать: у нас есть свой способ поделиться тем, что мы знаем. На секунду меня осенило озарение, словно ненадолго приотворилась дверь, за которой я успел заметить незнакомую комнату. Жена Луция заговорила снова, и дверь захлопнулась.

— Нет никаких сомнений в том, что раб Диона был отравлен. Видел бы ты беднягу. Если бы Луций держал глаза открытыми, вместо того чтобы глядеть по сторонам, когда раб умирал, ему было бы труднее произносить свои бойкие тирады о «естественных причинах». Но Луций всегда легко поддавался тошноте. Он может писать свои безделицы о женщинах, сжигаемых на кострах, и детях, разрубленных на куски при взятии Карфагена, но у него слишком слабый желудок, чтобы смотреть на то, как рвет раба.

— Это был один из симптомов?