Когда Венера смеется

— Естественный логический вывод для того, кто хочет уравновесить две возможности: или мужчина, или женщина. Наверное, ты рассуждал так: молодая женщина в тоге будет подходящей парой старому мужчине в столе!

Я кивнул:

— Именно так. Поиск симметричного решения привел меня к ошибке.

— Так ты принял меня за женщину! — сказал Тригонион, устроившись в кресле поудобнее и изучая меня по-кошачьи хитрыми глазами. — И кем же, по-твоему, могла быть эта женщина — рабыней философа, или его дочерью, или женой? — Он протянул руку и похлопал сморщенное запястье Диона кончиками пальцев; философ сделал недовольное лицо и отодвинулся. — Или, может быть, его телохранительницей-амазонкой? — рассмеялся Тригонион.

Я пожал плечами.

— Твои черты и голос сбили меня с толку. В Риме не так много евнухов; я проглядел такую возможность. Я

видел, что ты не привык носить тогу, чего следовало ожидать от женщины — но также и от чужеземца. Я уловил твой акцент, но он очень слабый и не египетский; фригийский, допускаю я теперь, зная, что ты галл. Твоя латынь почти такая же чистая, как у римлянина. Должно быть, ты живешь здесь давно.

— Десять лет. Я прибыл в Рим, чтобы служить в храме Великой Матери, когда мне было пятнадцать; как раз в том году я посвятил себя ей, — под посвящением Тригонион имел в виду кастрацию. Дион моргнул. — Так значит, галла оказалось раскусить труднее, чем философа, — с самодовольным видом сказал маленький жрец.

— Что совершенно логично, — раздраженно произнес Дион, — учитывая, что философ стремится к ясности, а священнослужители Кибелы создали целую религию из мистификации чувственных ощущений.

— И все же юная дочь нашего хозяина узнала правду с одного взгляда, — сказал Тригонион.

— Красивая девочка, — тихо проговорил Дион, нахмурив брови.

— Такая проницательность кажется почти неестественной, как ты думаешь, Гордиан? — Тригонион бросил на меня острый взгляд. — Может быть, твоя дочь колдунья?

Дион заворчал и неловко заерзал в кресле, но я решил за лучшее стерпеть присущее этому галлу чувство юмора, чем оскорбиться.

— Мать Дианы выросла в Египте, где много евнухов. В жилах Дианы течет египетская кровь, поэтому она, я полагаю, узнает евнухов сразу же, как только их видит. Я бы с удовольствием отдал должное ее логическим способностям, но проницательностью она явно обязана своей матери.

— Возможно, они обе колдуньи, — сказал Тригонион.

— Оставь свои грубые шутки, — проворчал Дион. — Эти галлы думают, что им позволено говорить что угодно и вести себя как угодно, под чьей бы крышей они ни находились. Никакого стыда у них нет!

— У нас нет не только стыда, — сказал Тригонион, сделав серьезное лицо.

Где бы ни лежал источник проницательности Дианы, она сразу указала на главную загадку, которая скрывалась под прозрачным маскарадом моих гостей: что они делали здесь вместе? Достаточно очевидно, что особой любви друг к другу они не испытывали.

— Если вы не хотите больше вина, — сказал я, зная, что Тригонион выпил уже больше нас обоих, а Дион почти не прикоснулся к своей чаше, — и если мы достаточно обсудили ваши наряды, то, может, пора перейти к более серьезным вещам. Зачем вы пришли ко мне, учитель, и что вам от меня нужно?

Дион прочистил горло.

— Только что ты упомянул о том, что римляне называют «египетским кризисом». Следовательно, тебе известно все о подложном завещании царя Александра, о планах Цезаря и Помпея наложить руку на египетские богатства, о поголовном истреблении моих сотоварищей, которые явились требовать справедливости у римского сената…

Я поднял руки.

— Наверное, лучше будет, если ты начнешь с самого начала и объяснишь мне шаг за шагом, что привело тебя к дверям моего дома. Но прежде я прошу тебя дать мне два простых ответа на два простых вопроса: зачем ты пришел именно ко мне?

Дион посмотрел на меня долгим взглядом, затем уставился в пламя жаровни. Когда он заговорил, голос его дрожал:

— Я пришел к тебе, потому что во всем Риме нет больше человека, к которому я мог бы обратиться за помощью, которому я мог бы доверять — если, конечно, я могу доверять даже тебе.

Я кивнул:

— И второе: что ты хочешь от меня, учитель?

— Я хочу, чтобы ты помог мне… — Голос его пресекся. Он перевел взгляд с жаровни снова на меня, так что

я увидел, как в глазах его отражаются языки пламени. Челюсть его дрожала, и толстые складки на подбородке тряслись, словно он пытался проглотить что-то крупное. — Помоги мне. Прошу тебя! Я хочу, чтобы ты помог мне…

— Помог тебе сделать что?

— Остаться в живых!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ