Когда возвращается радуга. Книга 1

На веранде-балконе, откуда открывался дивный вид на спящий залив, притаилась валиде. В последнее время она повадилась коротать время здесь, вглядываясь в яркие крупные звёзды и пытаясь вчитаться в их тайные послания. А говорили они, ни много, ни мало, что, ежели её венценосный сын в ближайшее время примет правильное решение — нить жизни его будет прочнее канатов, скованных из небесного железа, и протянется ещё на многие десятилетия, на радость Империи, укрепляемой и расширяемой им. А если Тамерлан ошибётся — не миновать ему скорой и мучительной смерти… И вот уже который день материнское сердце терзалось страхом. Что это за выбор? Может ли она вмешаться, помочь, посоветовать? Но увы… у каждого человека — свои звёзды, и пытаться переломить их волю бессмысленно…

Красная звезда Ал-Миррих, сиречь римский Марс, покровитель войны и крови, вдруг потускнела и как-то сжалась. А почти в центре небесного купола, в окне разбежавшихся облаков, засияла в Близнецах Алхена — Раненая нога, Шрам, личная и судьбоносная звезда Хромца, последнего Чингизида…

Впрочем, с радостью вдруг поняла валиде, прекрасная когда-то Гизем — уже не последнего. Уже подрастают в чреве нубийки её долгожданные внуки, уже сыном сделан выбор, судьбоносный и правильный, недаром вдруг сердце успокоилось и ожило.

Всё будет хорошо, и да свершится воля Всевышнего.

Эра крови закончилась.

Ради родинки смуглой одной, одного благосклонного взгляда

Я отдам Самарканд с Бухарой и в придачу — богатства Багдада!

Виночерпий, мне чарку налей! Ибо нет среди райских полей

Цветников Мосаллы, нет в раю берегов Рокнабада.

Озорное дрожанье ресниц этих «сладостных дел мастериц»

Похищает покой из сердец, словно спелую гроздь винограда.

Красота — как звезда в высоте. И любовь не нужна красоте.

Не нужны совершенству румяна, духи и помада.

Как Иосиф, пленительна ты! По расцвету твоей красоты

Понял я, что стыдливость и честь для нее — не преграда.

Проклинать меня можешь, хулить — я тебя не устану хвалить,

Ибо в сладких устах и горчайшее слово — услада.

Слушай мудрый совет (все, что вымолвит старый поэт,

Для неопытной юности — лучшая в мире награда!):

Музыкантов зови, пей вино! Смысла жизни понять не дано.

Велика эта тайна — искать объясненья не надо.

О Хафиз! Ты газель вдохновенно сказал — жемчуга нанизал,

Чтоб от зависти в небе рассыпали перлы Плеяды…

Хафиз

Эпилог

Бесшумно, гибкой пантерой соскользнув с ложа, Анса-Ну-Рия приблизилась к зеркалу, отражающему её в полный рост.

Хороша, ах, хороша…

Усмехнувшись, с довольной улыбкой огладила крепкие бёдра, ничуть не раздавшиеся вширь после рождения близнецов, полюбовалась чуть впалым крепким животом… В пупке блеснул изумруд — Марджина любила постоянство, а потому, при удобном случае, выменяла у Омара родовую серьгу на две сапфировых с жемчугом, по стоимости куда более ценных. Но ей доставляло особое удовольствие каждый раз при взгляде на камень, так похожий на хитрый кошачий глаза, вспоминать рыжего красавца Кизилку и его хозяйку, а ещё более — их грозную противницу: интриганку, слишком зарвавшуюся в своей жажде власти. Приятно было осознавать причастность к её падению…

И сверять себя самоё, свою жизнь с полученными уроками. Память — она не просто так человеку дана. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на собственных.

В полумраке султанской опочивальни девушку, которую язык не поворачивался называть зрелой женщиной и матерью двоих детей; бывшую одалиску, а ныне — единственную жену могущественного Хромца можно было принять за одну их эбеновых статуй, шагнувших к зеркалу из угловых ниш. Три года супружества сделали нубийку лишь краше и притягательнее, и не раз, присутствуя вроде бы незримо за решётчатым окном Дивана на Советах, она ловила мужские взгляды, полные жгучего любопытства и огня, бросаемые в её сторону. Разумеется, за плотной золочёной решёткой лишь угадывались очертания тёмной фигуры, укутанной в покрывало; визири, мудрецы и советники даже помыслить не могли, чтобы увидеть воочию прекрасную султаншу, но разве запретишь грешить мысленно! И, наслушавшись о её дивной дикой красоте, эти мужчины, отягощённые гаремами, тайно и безнадежно воздыхали о единственной женщине во всей империи, что была доступна единственному мужчине. О ней… Приятно, что ни говори.

Масло в обоих, оставленных на ночь, светильниках почти выгорело, а потому — отражение в зеркале казалось призрачным. Казалось, движения его вторили хозяйским с некоторым отставанием, будто той, потусторонней Марджине надоело быть привязанной к владелице, и теперь она исподтишка, но упорно пыталась разорвать незримую связь, освободиться. Насмешливо приподняв бровь, нубийская принцесса коснулась ладонью холодного стекла… и вздрогнула, когда от её движения по отражающей поверхности, как по воде, пробежала рябь.

Невольно отступила на шаг.

Судорожно зашарила по талии в поисках привычного кинжала, но забыла, что почти обнажена, а спасательный пояс с ножнами и тайным оружием остался по ту сторону ложа. Надо или обогнуть кровать, или перепрыгнуть…

— Не бойся, — произнёс доброжелательный голос.