Придёт время — и он расскажет рыжей девчушке, что сам подвёл Повелителя к «узнаванию», дабы не ей, ни ему, утомлённому старцу, не жить больше в вечном страхе перед разоблачением. Пока есть возможность управлять обстоятельствами — надо управлять: расставлять свои тенета, поворачивать чужие мысли в нужные русла… Пока он ещё в состоянии. Пока удачно наложенная на Ирис его собственная аура скрывает недавно пробившуюся ауру молоденькой цветочной феи. Пока безупречно работает интуиция, подсказывая наиудобнейшие моменты для… манипуляций, не зря у Хромца промелькнуло некое опасение… Но, видит Аллах, он, Аслан-бей, никогда не злоупотребит старой дружбой. Пусть всё, что он делает, пойдёт на благо тем, кого он любит.
— Подумать только, — размышлял меж тем вслух султан, — как порой Провидение возвращает человеку его поступки… В сущности, моими руками оно покарало детоубийцу. Выходит… — Он остановился, поражённый. — Убив детей Айше, я лишь покарал её за содеянное когда-то зло? А помиловав, оставив в покое другое дитя…
Он умолк, задумавшись.
Светильники чуть слышно потрескивали разогретым маслом, по кожаным, отделанным тиснением и позолотой, переплётам и буковым полкам скользила изломанная тень Хромца. Бодрствовала за дверьми слепоглухонемая стража, видя и слыша только возможную опасность, но не то, чем занят Повелитель в данный момент. Пыталась заснуть Ирис, потирая зудящую метку на шее, и понимала, что всё равно не уснёт, пока не стихнет в ущелье спящей улицы жеребец Повелителя, унося на себе хозяина… Перешёптывались, несмотря на то, что кроме них в покоях никого не было, Бомарше и Али, по очереди рассматривая содержимое баночки тёмного стекла, пока, наконец, галл не цыкнул на нубийца и не зачерпнул щедро из оной банки, переложив в фарфоровую плошку целую гость чудо-мази, едва ли не силой впихнув драгоценный дар скопцу, обретающему надежду…
Не спала и Красноголовая Мэг, впервые за много лет подумав, что на голове-то её и впрямь красных волос куда больше, чем седых. Может, ещё не кончена жизнь, и рано она перевела себя в старухи? В сущности, ей ведь около сорока, она куда моложе валиде-ханум. А недавно, повздыхав и пошептавшись, три старых девы робко поинтересовались, не питает ли матушка их хозяйки каких-либо высоких чувств к доблестному управляющему, отнимая тем самым у одной из них надежду на устройство своей женской судьбы… Вспоминая, Мэг тихо засмеялась. А что, может, и впрямь, она ещё найдёт и свою женскую судьбу, перечёркнутую, казалось, навсегда много лет назад, когда, зашищая беременную жену, упал на прибрежный песок, обливаясь кровью, её Хендрик…
Хмурый бодрствующий Кизилка поглядывал из-за угла на охранников, явно им не доверяя, а потому — вызывая невольные уважительные взгляды.
В пяти кварталах отсюда Али Мустафа, единственный племянник лекаря, заснул, положив голову на белоснежную грудь Луноликой, а красавица, борясь со сном, перебирала его чёрные кудри и думала, посмеиваясь, что больше со свадьбой откладывать нечего: и без того сведущие люди удивятся, что слишком уж быстро народится наследник у бывшего аги… Конечно, вдовья жизнь куда вольнее, но и замужняя, полная радостей и хлопот не ради себя, единственной, а ради любимого мужчины, обещает быть интересной… Да простит её старый друг Али, но она неплохо для него постаралась, теперь придётся надолго расстаться, дабы не будить лиха. Благодарение Аллаху, нубиец теперь свободен и… Это главное. Свободен. Пусть будет волен и счастлив.
Ещё дальше, в нишах Пушечных ворот, белели в специальных сосудах с бальзамирующим составом головы, число которых тут со времён последних казней изрядно увеличилось. Да ужаснутся правоверные их деяниям! Глаза со специально поднятыми и закреплёнными веками глядели скорбно, словно бунтовщики тоже маялись от бессонницы и всё не могли заснуть…
Расхаживала по роскошной спальне нубийская принцесса Анса-Ну-Рия, Марджина, то раздражённо фыркая, то блаженно улыбаясь — в последнее время ей были свойственны перепады настроения, а сегодня — особенно. Уже обозначался живот, уже валиде запретила ей танцевать стремительно и страстно, да и с любовными утехами советовала не перебарщивать, и с прогулками по Босфору на султанской галере… Ах, как тяжело дикой чёрной кошке в клетке! Ну, ничего, родит — будет творить, что хочет.
В своей комнате, где они когда-то жили с Кекем, Нергиз, мечтательно улыбаясь чему-то своему, тихонько царапала пёрышком по бумаге. Рыжей подруге она уже написала, а теперь, вспоминая бархатно-чёрные глаза молодого лекаря, с которым вроде бы случайно встретилась три дня назад, слагала газель в ответ на его пылкое послание.