Когда возвращается радуга. Книга 1

А ведь она сама, сумей так же, как новые подруги, щебетать без устали, давно уже сморозила бы какую-нибудь глупость… Просто из-за растерянности. Эти мужчины… До сих пор не верилось, что рядом и впрямь не евнухи, при которых можно без стеснения переодеваться, мыться в бане, плавать в бассейне — а настоящие мужчины, да ещё и имеющие теперь на них, девушек, право. Мужчины… Не какие-то мифические и страшные божества, всесильные и безжалостные, как сам султан, о нет! Вполне реальные, осязаемые, так приятно берущие за талию или под руку, чтобы провести на место за столом. Пахнущие какими-то неведомыми благовониями, с аккуратными подстриженными бородками, в которых, в отличие от султанской, ни одного серебряного волоска… С такими выразительными, отнюдь не бесстрастными или слащавыми лицами, с умными проницательными глазами, вежливые и обходительные, поглядывающие не свысока, как капа-агасы — мол, знай своё место! — или насквозь, будто не замечая такого ничтожества, как простую одалиску… Нет, они смотрели, пусть и снисходительно, но ласково, и угощали вкусностями, и шептали на ухо всякий сладостный вздор про дивный взгляд, очаровательную ножку, прелестные ручки. Наверное, это и заставило потерять осторожность, отчего и вырвались случайно у Ильхам неосторожные слова. Хотя, скорее всего, основная вина лежала на соке виноградной лозы, именуемом «Старым кастильским», который хозяева понемногу добавляли девушкам в шербет. Хоть Пророк и запрещает пить вино, но, как справедливо сказал главный здешний франк, Консул, сейчас они в посольстве, а значит — на территории самой Франкии, поэтому нужно соблюдать законы того государства, в которое они попали. Невиданное до сей поры хмельное сыграло с девушками коварную шутку, развязав языки…

Но и придало им смелости. Потому что, когда Филипп де Камилле упомянул о развлечениях, одалиски повеселели — и захлопали в ладоши, призывая музыкантов. И Кекем пришло в голову, что от того, как она станцует, зависит, как пройдёт в дальнейшем их вечер. Забудут ли послы «шутку» или решат докопаться до истины.

Покорят ли девушки этих европейцев — или вернутся в гарем стыдливыми девицами?

Но главное — и Кекем читала это в сердце каждой из приехавших сюда — им вдруг и впрямь захотелось очаровать этих мужчин. Они были… чудесными, хоть двое из них — насмешник, прозывающий себя графом, и тот, серьёзный, Филипп, казались такими неприступными, что поневоле жаждалось вызвать улыбку на их лицах и добиться ласкового взгляда. Ирис дождалась первых ритмичных ударов барабанчика, грациозно и плавно, как учили, поднялась, скинула туфли — и вышла на свободное пространство в центре залы.

Ах, вино, это коварное вино! Конечно, это оно наделило её сейчас необычайной лёгкостью и гибкостью, и вовсе не при чём свинцовые браслеты, придавшие на занятиях столько сил рукам и ногам, и уроки Айлин-ханум, что заставляла недостаточно упорную Кекем по сотне раз повторять те или иные движения, доводя каждый жест до немыслимой выверенности, до совершенства… Если бы сейчас на голове у танцовщицы стоял кувшин с водой — она в самом бурном кружении не разлила бы ни капли.

Как же легко без браслетов!

Не вино, а свобода ударила ей в голову. И заставила плыть в танце с такой грацией, что даже Филипп де Камилле, над невозмутимостью которого вечно подтрунивали приятели, безотрывно смотрел на рыжеволосую деву, что на их глазах из нескладного подростка превратилась в воздушную фею, кружащуюся на цветочном лугу-ковре.

Звякал бубен в поднятой руке, перекликаясь с ритмичными ударами барабанчика и нежными переборами лютни, трелями флейты и цокотом гишпанских кастаньет в руках Ильхам. Словно извиняясь за свою недавнюю выходку, она первой вышла поддержать Кекем, а через несколько минут к ней присоединилась и Рима. И хотя наставницей танцев у девушек из соседнего гаремного зала была не Луноликая — должно быть, их души в тот момент настроились на единую мелодию, а потому — тела вытанцовывали слаженно, гармонично, услаждая взгляд и даруя невиданное наслаждение зрителям.

Под затихающую музыку девушки обходили восхищённых хозяев, даря каждому традиционный поклон. Раскрасневшаяся Рима хотела было пристроиться на прежнее место рядом с консулом, но тот вдруг, ловко перехватив её за талию, усадил себе на колени. Тонко улыбнувшись, протянул смущённой красавице чашу с апельсиновым шербетом и продекламировал:

— В чужой цветущий сад вошёл я, дерзновенный,

И замер восхищён красою сокровенной.

Склонилась лилия ко мне и прошептала:

Ах, настоящий миг — лишь танца миг мгновенный!

И добавил непонятно: — Браво! Брависсимо!

Мужчины дружно захлопали в ладоши и засмеялись.

— Вот это да! — откровенно зубоскалил Лебюэль, — наш суровый Агамемнон изволит, оказывается, втайне от всех баловаться виршами бессмертного Омара! Чего ещё мы о тебе не знаем? Уел так уел!