О том, что Филипп де Камилле во всеуслышание обещал отвезти Ильхам на родину и разыскать её родителей, тоже лучше было не упоминать. Султан не одобрил бы фактический отказ от своего дара…
Ох, и пришлось в этот вечер бывшему писарю покрутиться! Аки ужу на сковороде. Одно можно было с уверенностью сказать: сегодня он сдал важнейший экзамен в своей, уже не такой и короткой, жизни. А заодно понял, что, на самом-то деле, правдовидческое Око султана провести, конечно, можно, но только не изворачиваясь и не прибегая к хитростям. Это не выход. Нужно просто сказать именно ту часть правды, которую собеседник ожидает услышать.
И не злоупотреблять высшим доверием. Ибо… душевная беседа беседой, а настроение у монархов — как летний ветерок, имеет свойство оборачиваться шквалом, несущим разрушения. Ты ходишь по острию ножа, Бомарше, не раз говаривал он себе. Не забывай же, что султанская дружба недолговечна, будь предельно аккуратен, не похорони себя неосторожным словом…
На Константинополь опустилась ночь. Горели и переливались в водах пролива отражения фонарей на набережных и сигнальных огней на кораблях, дрожала полная луна; чуть дальше, где вода темнела, драгоценными искрами рассыпались созвездия. Султан с неохотой поднялся.
— Я утомил тебя, мой новый друг. Тут есть и твоя вина: ты оказался хорошим рассказчиком. Ступай же спокойно. Пусть ничто не мешает тебе исполнять долг перед своим государем и герцогом. Я распоряжусь, чтобы твою избранницу поселили в отдельные покои. Она будет жить, как принцесса, дожидаясь, когда ты увезёшь её в свою страну, служить герцогине. Да, не забудь же написать Суммиру, что не только я его жду. Его ждёт Османия. Так и передай.
И лично, в очередной раз оказал неслыханную честь, проводив франкского посла до ворот Третьего двора ТопКапы.
Перед ними и за их спинами торжественно шествовали разодетые в парадные одежды пажи. Замыкающий нёс на атласной подушке шкатулку красного дерева. Остановившись у ворот — за ворота провожали лишь лиц королевской крови — Тамерлан поманил отрока пальцем.
Тот, подбежав, приоткрыл резную крышку, украшенную крупным изумрудом. Сама по себе, такая шкатулка стоила целое состояние.
В лучах факелов замерцал перламутром тонкий изящный браслет, украшенный розовым жемчугом.
— Твоей несравненной супруге, да продлит Аллах годы жизни её и твои, да пошлёт он вам ещё множество наследников во украшение дома и утешение благородной старости.
Бомарше почтительно и с благодарностью наклонил голову.
— Будет ли с моей стороны дерзостью пожелать Великому Тамерлану того же? Цветник Его Султанского Величества столь хорош — а я сужу по пятерым прелестным бутонам, что узрел собственными глазами, — что невольно хочется пожелать благоденствия и процветания каждой проклюнувшейся у этих роз почке, да не утомится их прилежный садовник!
— Дерзость, да, — с удовольствием отвечал Повелитель. — Но сегодня она простительна.
Франкский посол в сопровождении четверых пажей удалился к поджидающей его карете, Хромец же, и впрямь припадая на подрезанную когда-то в сухожилии ногу, не торопясь, повернул к входу в Сераль.
— Нуху-ханум ко мне, — бросил склонившимся пред ним длиннокосым стражам в высоких шапках. — Тайно. Чтобы никто не видел и не слышал.
В эту ночь прекрасная огненнокудрая фаворитка Гюнез так и не дождалась вызова к Повелителю.
— Махмуд-бек…
Пожилой евнух неслышно, как тень, проскользнул в покои капа-агасы.
— Ну? — вскинулся тот. — Что? Как?
— Он вызывал к себе Нуху-хатун. Тайно.
— Нуху? Минуя меня?
Щеки высокоумного скопца посерели. Неслыханно. Немыслимо. Тамерлан, привыкший держать даже в гареме дисциплину не менее жёсткую, чем в армии, никогда не поступался субординацией. Все распоряжения, касающиеся порядка в Серале, каких-то праздников, мероприятий, приказы Старшей смотрительнице и наставницам — передавались только через Главного евнуха. Обратная связь была через него же, и горе тому, кто из ранга ниже посмеет обратиться к Величайшему напрямую! Самое малое, что его ждёт — порка.
Однако нынче Старшую смотрительницу вызвали тайно. Это означало одно: султан что-то заподозрил… и решил проверить сам, минуя его. Не хочет, чтобы капа-агасы что-то знал о его интересе.
Главного евнуха затрясло. Вот оно, началось.
Он торопливо плеснул воды их хрустального кувшина на столе, кое-как отпил, прикусив зубами кубок. Заставил себя сдержать дрожь в нижней челюсти. Говорить нужно внятно и ясно, чтобы подчинённые не распознали его страха.
— О чём шёл разговор? — спросил почти равнодушно.
Евнух рухнул к его ногам.
— Простите, господин, не знаю! Они говорили на латинском наречии!
О, да, Солнцеликий прекрасно владеет итальянской речью, а Нуха — так и вовсе родом из Милана… Как же он не предусмотрел, что даже великолепный слухач, если не образован, ничего не поймёт в секретных разговорах на чужом языке! О, болван, тупица…
— Ну, хоть что-нибудь! — простонал он. — Неужели ни слова не разобрал?