Повелитель любил иногда пройтись с фавориткой по гаремному саду. Даже не беседуя, просто держа её под боком, как безмолвного свидетеля своих возвышенных дум и любований цветущими гардениями. В тот день, когда они виделись последний раз, он не изменил своей привычке. Расхаживао задумчиво по дорожкам, наклоняясь время от времени к очередному распустившемуся бутону, и словно не замечал женщины рядом с собой. Но иногда, погружённый в раздумья, ронял несколько слов вслух… Так-то Гюнез и узнала о досадной заминке в переговорах с франками. И словно невзначай вспомнила, тоже вслух, о традиции ублажать наиболее упрямых, но нужных султану людей «подарками»-жёнами…
Блестящее решение, гениальное в своей простоте. Она даже не усмехалась над Махмудом, который часами готов был восхвалять собственную мудрость и умение выбраться из провала, кишащего змеями — так он охарактеризовал опасность, которую они с его ставленницей едва избежали. Фаворитка с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться над надутым от важности капа-агасы, её так и подмывало крикнуть: «Дурак! Это я, я всё придумала и организовала, теперь ты — мой исполнитель, но даже не подозреваешь, что я верчу тобой как хочу!» Но она сдерживалась. Будущей валиде-ханум надо уметь притворяться. И взращивать в себе полезные навыки уже сейчас.
Но сегодня…
Второй овод, работающий в подсознании будущей султанши, вонзил своё жало прямо в сердцевину её беспечности. Повелитель слишком долго не призвал новую звезду к себе, хоть до последней встречи делал это ежевечерне, особенно когда её связь с луной прекратилась, и ничто теперь не мешало удовлетворению его страсти. Не звал, не являлся сам, не присылал безделушку в подарок… Не выдержав, она кликнула своего юного евнуха из личного штата прислуги, выделенного султаном вместе с новыми покоями. Да, она обзавелась не только верными рабами, но и собственными шпионами, которые следили как за обитателями гарема, так и за шпионами капа-агасы. На всякий случай…
И вот этот мальчик, неравнодушный и преданный, явился, наконец. Но, вместо успокоения посеял в её душе семена новых тревог.
Рыжая вернулась от послов…
Это ещё не беда, возвращаются все — и смирно поджидают решения Повелителя о своей скромной судьбе.
Т а вернулась девственной. Любо дура, либо… хм. Наоборот, слишком изворотлива и умна для такой юницы. А султан, значит, весь вечер провёл в приятнейшей беседе именно с тем послом, который, хоть и не лишил её невинности, но оказался настолько умён, что привлёк к себе высочайшее внимание, да ещё надолго. Повелитель даже передал подарок кому-то из его женщин. О шайтан! Откуда взялся на её голову этот маленький галл? Нет, точно, не на удачу…
Но главное — Хромец долго потом беседовал с Главной Смотрительницей. И о чём-то распорядился. Будь это приказ о казни нерадивой одалиски — ту уже зашивали бы в мешок, не посмотрев на позднее время, но в большом гареме и в прилегающих к нему покоях было тихо. Значит… Кекем пока не трогают. И, возможно, даже наградят, перенеся на неё частичку благоволения, уделяемую франкскому посланнику. А что самое неприятное — пусть и издалека, но она чем-то заинтересовала султана, и теперь он может пожелать её увидеть…
В задумчивости Гюнез сперва не расслышала, о чём ещё толкует её маленький доносчик. Переспросила.
Капа-агасы убежал в северный флигель? Постой-постой, что за новости?
Выслушав до конца, опустилась на ложе, прикрыв лицо руками, словно испугавшись новостей. Потом, словно очнувшись, подозвала мальчишку к себе.
— Беги к нему, — приказала жёстко. — И скажи: пусть побережётся и не делает самых больших глупостей! Понял? Так и скажи. И передай: одобряю его действия и желаю одолеть болезнь, но…
И прошептала на ухо мальчику несколько слов.
Заставила повторить. Удовлетворённо кивнула. Нашарив за поясом сумочку, извлекла золотой, сунула в руки ошалевшему евнуху.
— Беги, да будет твоя память острейшей! Не растеряй ни единого слова, я потом проверю, всё ли ты правильно передал.
После спешного отбытия мальчишки лихорадочно вскочила, принялась мерять большую комнату крупными неженскими шагами.
— Тут надо действовать тоньше, — бормотала. — Тоньше… У этого болвана хватит ума запихнуть её в барак вместе со всеми, тогда уж никто не поверит в случайность… Здоровую с виду девку — и к тифозным, просто так… Что там недавно про неё говорили? Нет, не про неё, а про мать… Вот оно! Михмир, где ты?
Верная турчанка выползла из дальнего угла, где до сей поры сжималась в комок на своём крошечном диване, дабы не привлекать внимания госпожи.
— Отправляйся в хамам. Прямо сейчас. В отделение для прислуги… Нет! Сама туда не суйся, вызови сперва главную кальфу и поговори с ней. Скажешь следующее…
Глядя в лицо прислужницы, чётко и внятно проговорила несколько слов. И высыпала из мешочка за поясом несколько золотых монет.
При виде их искажённое сперва ужасом лицо рабыни застыло.