Когда возвращается радуга. Книга 1

Кекем просто одели мальчиком. Не евнухом — тем положены были длинные косы, а откуда их взять! Нет, мальчиком-посыльным, одним из тех, дежурных, что вечно слонялись неподалёку от гаремного зала, или во время «смотрин» жались к стенам, стараясь быть незаметными и поджидая поручений, а когда в гареме не хватало прислуги — обносили прекрасных дев подносами с прохладительным и фруктами. Скромные шаровары, халат неприметной расцветки, но достаточно добротный, кушак со специальным чехлом для возможных посланий, чтобы от потеющих при беге рук не расплывались чернила на бумаге, на ногах — не туфли с загнутыми носками, сваливающиеся при быстрой ходьбе, а плетёные сандалии, лёгкие и незаменимые для скороходного дела… Из неё вышел прелестный мальчик с огромными печальными глазами.

Всё же Нуха крайне, крайне не советовала ей выходить из укрытия, когда Повелитель общался с девушками. Кекем всё понимала — и до сих пор не подвела её ни разу. Из-за колонны в самом дальнем углу гарема ей открывался превосходный обзор. И с великим облегчением она узнала, наконец, что лучшие её подруги даже при султане держат себя сдержанно и с достоинством, хоть он и оказывает им знаки внимания чаще, чем другим. Но были и те, что за один его взгляд могли расстилаться холстами по коврам. Кто-то скромничал и робел, иные норовили, отпихнув подруг, выставить себя напоказ… Оказывается, Гюнез, сладкоречивых и лживых, хватало и тут…

Вторым подарком, совпавшим, впрочем, с печальной вестью, был золотисто-рыжий котёнок, трёхмесячный сынок той самой красавицы МурМирр из посольства. Его привезла Ильхам, на третий день после своего отбытия из Сераля. Вместе с новостями о том, как девушки обживаются на новом месте, и… с печальным известием о гибели маленького посла, так недолго побывшего консулом в Александрии.

«Лучше сказать сразу», — посоветовал ей Филипп де Камиле. «Узнает, поплачет… Быстрее смирится, быстрее привыкнет. Султан — занятой властитель, он ещё не скоро вернётся к решению судьбы простой одалиски, значит, у нас у самих есть время подумать. Мы найдём способ вытянуть её отсюда. В крайнем случае — выкупим через подставных родственников. Но пока… не внушай ей ложных надежд».

…У рыжей мамаши МурМирр среди выводка из пятерых отпрысков четверо оказались в отца, красавца перса, белоснежными и разноглазыми. Единственный, Кизил, пошёл и шёрсткой, и независимым характером в мать. Но главное — шубка его оказалась точь в точь в масть недавно утерянной пышной гриве Ирис. Должно быть, именно из-за этого необыкновенного цвета Огюст Бомарше перед отъездом попросил друзей устроить этакий каламбур — подарок для его «подарка», лишь только котёныш подрастёт, научится самостоятельно кушать и станет достаточно взрослым для приучения к порядку.

…А глаза у него были такие же зелёные, как у Ирис, в золотистую крапинку, и словно обведённые тёмным ободком…

Надо ли говорить, кто стал любимцем всего гарема? Сколько у него завелось почитательниц, желающих потискать, приласкать, покормить, сколько молока и мясных и рыбных обрезков выпрашивалось на кухнях? Хвала Всевышнему, он не допустил гибели малыша от обжорства: вместе с острыми коготками он наградил крохотного львёнка ещё и умишком не по возрасту. При малейшей угрозе своей свободе и попытках насильственного кормления рыжик яростно шипел, выпуская когти, и хоть до сих пор никого не оцарапал, но напугал дев достаточно выразительно. Угроза разукрасить прелестные ухоженные ручки чересчур назойливых обожательниц свежими глубокими царапинами быстро приучила пери держаться на расстоянии. На руки же свободолюбивый Кизил дозволял себя брать только Ирис и немногим избранным. И, словно учёный сторожевой пёс, еду принимал только от них, не покупаясь на вкусные кусочки со стороны, чем вызвал неимоверное уважение нубийки. «Воин», — сказала она однажды насмешливо, но с долей уважения. «Неподкупный». «И единственный мужчина на весь Сераль», — со смешком добавила Нергиз.

А ещё — Кизилка с наипушистейшим толстым хвостом стал для Ирис настоящим спасением ото всего. От тоски по доброму и славному Августу. По так и не обретённой свободе, поманившей — да и скрывшейся бесследно. От горечи потери Мэг. От страхов перед совершенно неясным будущим. Когда рыжик, развалившись на хозяйском животе, тарахтел, громко и бесцеремонно, и впрямь, как храпящий мужчина — ей отчего-то хорошо и спокойно засыпалось. И как-то враз перестали мучить кошмары.

Но стало досаждать кое-что другое.

Всю последнюю неделю Ирис чувствовала себя нехорошо, странно. Её часто подташнивало, временами накатывали приступы слабости, но что самое неприятное — то и дело в самом нутре словно прорастал гвоздь, перемежающийся от поясницы к лобку, отстреливающий в копчик, и опять куда-то в самый низ живота… Такие приступы стал повторяться всё чаще. Однажды её скрутило прямо на занятиях танцами, да так, что девушка согнулась от боли и, вяло махнув музыкантам, чтобы не продолжали, кое-как доковыляла до садовой скамейки и рухнула.